Б Липов - Метагалактика 1995 № 3

Эльвирочка кошачьей походкой кралась к жертве.

Но Эдиков комплекс распространялся только на рептилий — хищников. В очаровательной блондинке он не усматривал противника. Это было ниже его достоинства.

— Иди, малышка, иди. Продолжай лизаться с камрадом…

И Эдик совершил роковую ошибку, отвернувшись от приблизившейся красотки.

Загорелая, идеально выточенная ножка со свистом рассекла воздух и завершила порчу Эдикова туалета. Брюки, туго обтягивающие зад демона, лопнули по всем швам и хвост Тьмовского закачался между роз.

Эльвирочка полюбовалась делом ног своих.

— Икебана [40] Икебана — искусство составления букетов (японск.) ! — Она весело расхохоталась и, подхватив на руки подскочившего дракончика, тут же забыла о неприятном инциденте.

— Милый! — Эльвирочка была — сама женственность. — Я же просила тебя прилетать без этого комолого кретина. — Она стрельнула глазом в сторону Якова, капризно надула губки и прижалась к Владимиру Ивановичу. — Ну, да бог с ним… Как я рада, что вижу тебя! Мы чудно проведем время. — Эльвирочка перебрала, словно четки, пальцы Ахенэева, мило выговаривая. — Я сейчас свободна от выступлений, устроилась на другое место… Ой, как ты, милый, изменился. Похудел, постройнел. Да и цвет лица лучше стал. — И с детской беззастенчивостью вопросила. — Надеюсь, ты мне не изменял? Я тебе — нет!

Эльвирочка прихорашивалась, и как любая другая женщина, строила планы.

— Ну, зачем ты с ним так? — Ахенэев прервал Эльвирочки щебет.

— А-а… Не обращай внимания. Не надо Пушка трогать, — она вновь подхватила дракончика на руки. — У ти, мой маленький, — щекотала дракончика по алому брюшку. — Обидел такую лапулю, дылда! Ну, иди, иди, погуляй…

Дракончик соскочил на траву и, заприметив торчащее из куста обуглившееся копыто Эдика, которое тот по неосторожности оставил на виду, не упустил возможности окончательно доконать демона и резво прострочил зубчиками.

— Надо помочь камраду выпутаться из этих колючек, — обратился Владимир Иванович к Якову.

Черт согласился и, намотав хвост Тьмовского на лапу, как на лебедку, вытащил его из куста.

— Занеси меня обратно, подальше от этой стервы! — Эдик извивался голым задом и выдергивал из пятака впившиеся шипы. — Я ее… — Он со знанием темы и предмета охарактеризовал, кого Ахенэев пригрел у сердца.

Черт опять согласился. Тут уж не выдержал фантаст, оскорбленный в лучших чувствах. Он и не подозревал, что может выдать такой букет сквернословия. Всплыли в памяти выражения, без которых и пивбар не пивбар, а диетическая столовка.

Его поддержала Эльвирочка.

— Ты, мерин гортоповский, не вздумай выползти из укрытия. Останешься вообще, в чем мать родила. Как Сидорову козу гонять буду! Мне не привыкать…

— Ей не привыкать, Тьмовский! — В унисон поддакнул Владимир Иванович. — Извинись, тогда выходи.

— Ей не привыкать, Эдик. — Яков потрогал уцелевший рог.

— Да вы кто? Мужики или нет? — Возмущенно протрубил Тьмовский. — Глаза бы мои не глядели… В Бога вашу мать… — и растаял в воздухе.

— Куда это он сгинул? — Эльвирочка распахнула ресницы во всю ширь, просвечивая розовый куст ультрамариновыми глазищами.

— И-эх, — Яков с досады ковырнул кубометр земли копытом. — На Альдебаран подался! И-ух, — Копыто срезало пятиметровый в диаметре ствол эвкалипта. — Обрыдла мужику эта эмансипация.

Эльвирочка прилипла к Ахенэеву и глядела на разгонявшего тоску по другу черта.

— Нехорошо получилось… И у Якова, да и у Эдика черные пояса по каратэ, а ты им: кретин комолый, мерин гортоповский… — Попенял Эльвирочке Владимир Иванович. — Я понимаю, милая, здесь трудно быть ангелом, но будь человеком.

— Извини, родной, постараюсь, хотя бы ради тебя. И перед Яшей — извинюсь. Действительно, слишком вжилась в образ амазонки.

Густой бой курантов, вызванивающих какую-то жутковатую мелодию, схлестнулся с зычным ревом фанфар и прекратил буйство Якова.

Черт, словно подкошенный, пал ниц, поводя красными, как у альбиноса, глазами, затем, ни с того ни с сего — взвился и — рванул с места в карьер. Проскакав метров сто, он немного опомнился и, суча копытом, запрядал ушами, вздрагивая при каждом такте варварской музыки.

— Очумел он, что ли? — Поинтересовался Ахенэев у Эльвирочки. — Будто перцу под хвост сыпанули!

Та недоуменно пожала плечами.

Прогремел последний аккорд и Яков, вялой заплетающейся походкой отработал назад. Выглядел он — хуже некуда: шерсть на загривке вздыбилась, рыло расслюнявилось, как после хорошей головомойки.

Эльвирочка сменила гнев на милость и заботливо потрогала мокрый лоб черта.

— Температура вроде нормальная, — поставила она диагноз, — но колотится, словно холодильник «Юрюзань».

— 3-заколотишся… — Яков опробовал голосовые связки. — Им — с жиру беситься, а здесь — черта лысого, а не День Ангела… Надо же, как угораздить, в одно и то же время! Сплошная невезуха… Не меньше, чем на неделю шабаш закатят! Вакханалию им подавай, супостаты…

Черт обреченно опустил голову.

— Не будь рядом тебя, босс, я бы к своей бабушке утек… А теперь — все! Попался на жужжалку, хана… Раз услышал дудки и медяшки, значит — считай, заякорился. Хоть лбом бейся о стенку, а на сходняк явись! Безусловный рефлекс! Врожденный. Все мы тут одним миром мазаны…

— Яшенька, ну что для тебя стенка! — Эльвирочка решила подбодрить черта шуткой. Но, видя, что слова не действуют, раскрыла сумочку. — Если нет другого выхода от этой паранойи, то могу выручить. Вот, держи. — Она протянула пакетик с берушами. — Постоянно с собой таскаю. Профессиональная привычка. Иначе, от одного электронного барабана после концерта, как глухая тетеря мыкаешься. А с ними — терпимо. Раз в десять ослабляют шум.

Яков признательно улыбнулся и поспешил запихнуть в свои уши пробки. И — вовремя. Снова раздался призывный рев фанфар, крепко сдобренный мелодией колоколов и мимо них промчалось со скоростью болидов несколько, почти не уловимых простым глазом, чертей.

В дремучей экзотической роще, буквально в течение минуты, прорезалась, словно по теодолиту отбитая просека.

— Осторожней! — Закричал Владимир Иванович, услышав нарастающий шум.

Огромный баобаб, судорожно взмахнув вершиной, трупно ударился о газон в пяти метрах от друзей.

Вторая, третья, четвертая просеки — и перед взорами Якова и Владимира Ивановича с Эльвирочкой открылась панорама на монументальное сооружение.

Эльвирочкины беруши сослужили добрую службу — удержали свихнувшегося было черта на месте, не позволив плясать под чужую дудку.

— И часто в Богеме так трезвонят, табуняться? — Полюбопытствовал Ахенэев.