Андрей Толкачев - Галактика 1995 № 3

По дому, в истерике, бежала служанка от безмолвного преследователя, спрятавшегося поблизости. Она запирала за собой все двери. Мучимый болями в голове, Христиан двинулся в направлении криков. Он нашел служанку со следами ужаса на лице, схватил за руку и молча потащил вверх по лестнице. Он завел служанку в свою комнату и, прикрыв одеялом, присел рядом, у края постели. Его впервые, за время пребывания на острове, охватило полное равнодушие к происходящему. Христиан задернул шторы от лунного света (дождь уже прошел), зажег лампадку и вернулся к постели. Теперь он понимал, что жизнь его вне опасности, но спал он чутко. Когда приоткрылась дверь, он увидел Юнну. Девушка вошла осторожно, не касаясь пятками пола, и заманчиво улыбнулась ему. Она расположилась рядом с ним и потушила лампадный огонь. Потом она встала и легла на кровать, поверх одеяла. Заметила ли она служанку, Христиан не знал. Он смущенно смотрел в потолок, она — на него. Улыбка не покидала ее прекрасного лица.

Когда он уснул, Юнна подняла над служанкой одеяло и с презрением рассматривала ее тело…

Повеяло скрипичными мелодиями, Юнна встала с постели. Ее ладонь, изящно изгибаясь, скользила по рваной рубахе Христиана.

Деревья гнулись под неистовым ураганом, налепляющем на окна сорванные листья. Послышался грохот свалившихся с крыши досок.

В распахнутое окно Юнна наклонила голову навстречу дождю. Перед домом, завывая от наслаждения, умывался старый лес

Христиан открыл глаза, приподнялся на локти и долго смотрел, как трепещет под ветром ночная сорочка Юнны. Девушка кружилась по комнате, изображая марионеток. Он сжал ее в своих объятиях. Она томно взглянула на него. Из ее губ и глаз выступили мизерные кровинки. Она показала ему потайную дверь в стене.

Узкими лабиринтами подземелья они выбрались в лес. Они шли на кладбище, чтобы выкопать камни.

— Я заставлю графа показать, где он прячет лодку, — сказал Христиан.

— Нет. Ты не тронешь его. Я не пойду никуда.

— Да не упрямься.

— Ангелы не оставят нас в покое.

— Какие Ангелы? Боже мой. Клянусь — их нет. Клянусь своей не проданной душой, своим крестом.

— Не говори так. Будет горе твоей души. И я не сберегу тебя.

— Ты бережешь графа от меня, а меня от графа?

— Он не виновен. Он единственный искупил грех своих отцов и преданно исполняет ритуал… Да ты… ты сам знаешь…

— Но он не молится о Боге…

— Не надо, прошу тебя.

Христиан не мог уже сдерживать своего волнения и заговорил быстро и трепетно:

— Он послушник Сатаны, совершает кровавые жертвоприношения. Умерщвляет людей и издевается над их душами, не пуская их на небо…

— Ты наговариваешь на него…

— А кто вызывает в дом бесов?! Место их в преисподней!

Христиан наговорил еще много оскорблений в адрес графа.

Юнна не спорила с ним и не сдерживала его.

Взошла луна. Голубой свет нежно скользил по их лицам, соприкоснувшимся губам. Темная жидкость струилась вокруг поцелуя и капала. И вот, как два вампира, разомкнув обагренные уста, они с наслаждением взглянули друг на друга, будто не виделись тысячу лет.

— У меня полный рот клубники, — оправдывалась она.

Он ничего не отвечал. Вращательным движением ладони она растирала сок по его щекам.

«Я сам становлюсь бесом. И теперь ничто так меня не притягивает, как эта девушка. От ее появления на кладбище что-то произойдет. Чует мое сердце.» Так рассудил Христиан.

Он швырнул девушку в траву и, порвав свою одежду, стал связывать руки и ноги Юнны. «Я укроюсь неподалеку.»

Он сам не понимал, что ждет его там. Чего он хочет? Христиан нес на кладбище Юнну.

«Души… Не зря она упоминала души, да-да, души блуждающие. Кажется, так она сказала. Может, появится свет из места захоронения камней. Может быть…»

На кладбище он быстро разыскал ту яму, которую заприметил в прошлый раз. Пустая яма. Неизвестно, кто ее вырыл так близко от склепа. Христиан оставил Юнну связанной в этой яме, а сам укрылся в густых зарослях боярышника.

Сумерки опустились на кладбище неожиданно быстро. Малейший шорох лесного зверька или крик засыпающей птицы заставляли Христиана вздрагивать и всматриваться в темноту до боли в глазах. Он не знал, чего он ждет и скорее готов был выдержать нашествие бродяг псов, чем того, о чем он мог только догадываться.

Прошла старуха, или показалось — он не разобрал, но ясно услышал голос Юнны. Она позвала его. Христиан не отзывался, терпеливо ожидая последующих криков. Так, незаметно, его окутал сон. Во сне он услышал те ужасные крики, которых так остерегался. И он спустился в яму, сорвал с гроба крышку… Смрадным духом повеяло оттуда. Глаза застилала чернота. Когда он догадался, что от страха глаза его закрыты, он их открыл… В упор на него смотрела ведьма. Вяло улыбаясь, неестественно медленно она вращала зрачками и зашевелились ее бесцветные волосы. А рядом с гробом, скорчившись от холода, прижав подбородок к левому предплечью, спал мальчик Постав. Кожа лица его теперь не выглядела столь бледной, как раньше, а наоборот, была румяной: волосы отросли, со лба сошла царапина. Христиан тянется за накидкой — хочет накрыть коченеющее тело мальчика. Накидка рассыпается в прах. Лишь лента, которую он видел часто, в самых разных местах, лента осталась в его сжатой ладони.

Сверху кто-то окрикнул его. На насыпи стоял охранник. Христиан поднялся во весь рост. Его подхватили сильные руки охранника и поволокли по земле. Христиан упирался руками и ногами в землю и рыдал, как в детстве, от бессилия.

Проснувшись, он услышал свой крик и прижал к груди ладони. Над ним качались ветки кустарника. Он осознал, что видел сон, встал, отряхнулся и пошел вызволять Юнну.

Яма была пуста. Христиан побрел с кладбища, опустошенный и обессиленный. Он умылся в лесной луже, отгребая нападавшие листья.

Явившись в дом, Христиан нашел внутренний интерьер измененным. Не осталось и следа от нашествия оборотня. В своей комнате Христиан не нашел никаких перемен. Гертруда спала, укрывшись с головой одеялом. Из двери торчал гвоздь, который Христиан заметил не сразу. Он увидел, как сколачивали доски гроба Гюстава такими же четырехгранными гвоздями, и этот, с перекошенной шляпкой, долго не могли вбить.

Христиан подошел к постели и откинул одеяло. Девушка была мертва. Он немедленно покинул комнату, на ходу смахивая с ботинка прилипший клок длинных женских волос. Навстречу, по ступеням, поднимался граф. Вид его говорил о том, что он не подозревает о случившемся. Граф держал перед собой небольшую шкатулку и приветливо улыбался.

— О, а я Вас, признаться, потерял… Вы неплохо освоились в нашем обиталище. Отдыхаете? Живописные места… Не спешите, не отвечайте. Я покажу Вам нечто… Ах, Ваше лицо… Я не заметил… Наши девушки, проказницы, они умеют царапаться, — и граф залился смехом. — Такое никуда не годится. Я угощу Вас мазью, и через два-три дня Ваше благородное лицо очистится от ран. Стоило мне запереться вдвоем с искусством, как Вас подвергли шуткам, чудовищным по замыслу.