Роберт Хайнлайн - Пришелец в земле чужой

— Рисунки немного сдвинулись, — посетовала Пэтти. — Вот, взгляни на сцену рождения. Задняя стена прогнулась, а кровать похожа на хирургический стол. С тех пор, как Джордж покинул этот мир, меня не касалась ничья игла. Значит, Джордж сам пожелал изменить картины.

Джубал подумал, что Пэтти, хоть и не совсем нормальная, очень милая. Ему даже больше нравились ненормальные люди, чем люди с абсолютно нормальной психикой. А Пэтти достаточно здорова для того, чтобы вести хозяйство: вот, не забыла же отправить в шкаф брошенную им одежду. Неплохая штука эта марсианская дисциплина, если не обязательно быть совсем нормальным, чтобы ею овладеть.

Он почувствовал, когда ей надоело показывать картины, и попросил передать от него привет внучкам и боа констриктору.

— Я бы и сам пожелал им спокойной ночи, да что-то устал.

— А мне скоро пора приниматься за словарь, — Пэтти поцеловала его. — Передам девочкам.

— Всем трем!

— Конечно. А моей девочке ты понравился. Она вникла, что ты любишь змей.

— Спокойной ночи. У нас общая вода.

— Ты есть Бог, Джубал, — она ушла.

Джубал влез в ванну и с удивлением обнаружил, что усталость прошла, ломота в костях исчезла. Пэтти подействовала, как лекарство. Она воплощенное счастье. Затем Харшоу подумал, что ему лень меняться, легче закончить жизнь таким, как он есть: старым, вредным и капризным.

Джубал намылился, смыл мыло и решил побриться, чтобы не делать это утром. Потом запер дверь, выключил верхний свет и улегся. Поискал какую-нибудь книгу, ничего не нашел, обругал себя за пристрастие к чтению, глотнул коктейля, выключил нижний свет и отвернулся к стене. Общение с Пэтти вдохнуло в него силы и бодрость. Он еще не спал, когда пришла Дон.

— Кто здесь? — окликнул Харшоу.

— Это я, Дон.

— Как ты вошла, я ведь запер дверь? Марш отсюда. Эй! Вылезай из моей кровати! Брысь!

— Сейчас уйду, но сначала я тебе что-то скажу.

— Ну-ну.

— Я давно тебя люблю. Почти так же давно, как Джилл.

— Перестань городить чепуху и убирайся отсюда.

— Сию минуту, — согласилась Дон, — я только расскажу тебе одну вещь о женщинах.

— Завтра я с удовольствием выслушаю.

— Нет, сейчас!

— Ладно, говори, только отодвинься.

— Джубал, мой любимый брат. Мужчины обращают большее внимание на то, как выглядят женщины. Поэтому женщины изо всех сил стараются быть красивыми, и в этом всеобщее счастье. Когда-то я зарабатывала стриптизом. Я видела, что мужчины радуются, глядя на меня, и сама радовалась тому, что могу дать им то, что нужно. Но женщины — не мужчины, им все равно, как мужчина выглядит; их больше волнует, что у него внутри. Женщину интересует, богат ли мужчина, будет ли он добр к ее детям, добр ли он сам по себе? Так вот, я ищу в тебе не ту красоту, которую ты ищешь во мне. Ты прекрасен, Джубал!

— Ради Бога!

— Ты прав. Ты есть Бог, и я есть Бог. Ты нужен мне. Я предлагаю тебе воду. Давай разделим ее и сблизимся!

— Слушай, девочка, если я правильно тебя понял…

— Ты правильно понял: давай разделим все, что у нас есть, наши тела и души.

— Дорогая, у тебя есть чем делиться, а я свое роздал уж и не помню когда. Мне очень жаль, поверь. Пожалуйста, оставь старика в покое и дай ему поспать.

— Ты заснешь, когда придет время. Я могу поделиться с тобой силой, но я вижу, что в этом нет необходимости.

«Черт возьми, и в самом деле нет!»

— Нет, дорогая. Спасибо.

Она встала рядом с ним на колени и склонилась к нему.

— Джилл сказала, что если ты станешь упираться, я должна заплакать. Я сейчас заплачу, налью на тебя слез, и ты волей-неволей разделишь со мной воду.

— Ох уж эта Джилл! Бить ее некому!

— Начинаю плакать.

Она не произнесла ни звука, но на грудь Харшоу вдруг шлепнулась одна теплая капля, вторая, и еще, и еще…

Джубал испугался, обнял ее и смирился с неизбежным.

Джубал проснулся бодрым, отдохнувшим и счастливым. Он понял, что давно не чувствовал себя так хорошо перед завтраком. На протяжении многих, многих лет в неприятный для него отрезок времени между пробуждением и первой чашечкой кофе он уговаривал себя, что завтрашний день будет лучше.

Этим утром он поймал себя на том, что насвистывает какую-то мелодию. Заметив это, он остановился, потом забыл и засвистел снова.

Он посмотрелся в зеркало, усмехнулся и скорчил гримасу.

— У-у, старый козел, вот сейчас за тобой пришлют скорую! — Заметил на груди седой волосок, вырвал; остальные, такие же седые, вырывать не стал и пошел одеваться.

За дверью своей комнаты Харшоу увидел Джилл. Ждет, негодница, в этом доме никто нигде не оказывается случайно, здесь все закономерно.

Джилл бросилась ему на шею.

— Джубал, мы тебя так любим! Ты есть Бог!

Он поцеловал ее так же тепло, как и она его, понимая, что поступить иначе было бы лицемерием, и заметил, что поцелуй Джилл чем-то неуловимым отличается от поцелуя Дон.

— Ах ты, Мессалина, — сказал он наконец, отстраняя Джилл, — как подставила меня!

— Джубал, дорогой, ты был просто великолепен!

— Гм… откуда ты знала, что я могу?

Она посмотрела на него невинными глазами.

— Я это знала еще тогда, когда мы с Майком жили в Поконосе. Он, бывая в трансе, иногда заглядывал к тебе спросить о чем-нибудь…

— Но я всегда спал один!

— Я не отрицаю, но Майк потом задавал мне вопросы…

— Хватит! Все равно нечестно было меня подставлять!

— Не притворяйся, тебе понравилось, нам нужно было сблизиться с тобой и принять тебя в Гнездо. Мы любим тебя и хотим, чтобы ты был с нами. А ты такой скромный, мы и решили тебя не обижать. И ты, кажется, не обиделся.

— Что значит это «мы»?

— Ты не понял? Это была церемония посвящения. Мы все, все Гнездо, вникли в тебя через Дон. Майк ради этого вышел из транса.

— Ага, Майк проснулся, — Джубал поскорее переменил тему. — Вот почему ты так сияешь!

— Не только. Мы действительно радуемся, когда Майк возвращается, но он никогда не уходит совсем. Джубал, ты, кажется, не полностью вник в наш способ разделения воды. Но ожидание окончится, и ты поймешь. Майк тоже не сразу понял, зачем люди сближаются. Он решил: чтобы ускорить процесс размножения, как это делается на Марсе.

— Ну да, дети — главная цель сближения. Что делает мое поведение, по меньшей мере, глупым, потому что в моем возрасте дети ни к чему.

— Дети — одна из задач, но не главная. Дети придают смысл будущему. Но ребенок зарождается в женщине три, четыре, ну, десять раз за всю жизнь, за те тысячи раз, когда она делится собой. Поделиться собой — вот главная цель того, что мы делаем так часто, но делали бы редко, если бы главной целью было размножение. Майк понял это, потому что на Марсе сближение и размножение — совершенно отдельные процессы. Как я счастлива, что я не марсианка, а человек и женщина!