Кэтрин Азаро - Паутина игры

— Ты говоришь про Цитадель Бавию?

— Ну да. Директор Бавии подослала шпиона в здешнюю Каланию, — она так и лучилась самодовольством. — Я изобличила смердящую гусеницу. Растоптала ее, уложила в лазарет.

— Ты и во мне видишь шпиона? — спросил он сухо.

— Нет. К тому же никто и пальцем не дотронется до калани. Да повреди я хотя бы один волосок на твоем ослепительном теле, Директор Вьясы закупорит меня в бутылку и швырнет с обрыва, — она состроила гримасу. — А это немногим лучше, чем в тот раз, когда она отправила меня в Цитадель Тенса.

— А что не так в Тенсе?

— Да все! — Эйза взмахнула рукой. — Без помощи Вьясы Директор Тенсы сама себя сгубила бы.

Он посмотрел на нее не без ехидства.

— Если Халь узнает, что ты разговаривала со мной, она отправит тебя в Тенсу.

— Уж лучше свалиться с обрыва, — сказала она.

— Будем надеяться, что обойдется без этого. — Джеремия почувствовал, что у него стынут ноги. — Эйза, я должен пробежаться.

Она покачала головой.

— Свихнутый инопланетник.

Он засмеялся и рванулся с места.

Утром, когда мороз покрыл узорами окно Джеремии, в его комнату вошел октет стражниц. Он не узнал ни одного лица. Пока они вели его по незнакомым коридорам, ему становилось все более не по себе. Что-то случилось с Халь? Накануне ночью она его так и не позвала. Конечно, он виделся с нею не каждую ночь, но когда ей мешали дела, она присылала весточку.

Эскорт оставил его в пустом кабинете, отделанном панелями темного дерева. Кресла стояли на бронзовых подставках, а в глубине комнаты письменный стол соседствовал с громадным окном от пола до потолка. Стены прятались за книжными полками. На подставке медленно вращался глобус Коубей, поблескивая огромными шапками льда на полюсах.

Позади него отворилась дверь, он оглянулся и увидел входящую Халь, такую непривычную в темных брюках и рубашке. Волосы, заплетенные в косу, свисали ниже спины. По вечерам она расплетала косу и нежилась в халате.

Халь закрыла дверь и подошла к нему. Стоя перед ней, он остро ощутил разницу в их росте. И еще она выглядела усталой, словно не спала ночь.

— Что-то случилось? — спросил он.

Она не стала тратить время зря.

— Я знаю, что ты причинил вред моей Цитадели по невежеству. Но пойми, Джеремия, наказанием коубейскому калани за такое преступление была бы тюрьма.

Он уставился на нее.

— О чем ты говоришь?

— О твоей Клятве. И Эйзе.

Значит, так! Кто-то узнал, что в последние дни во время пробежек он разговаривал со стражницей.

— Мне жаль, что ты огорчена, но ведь Клятвы по своей воле я не давал. Кроме того, мы с Эйзой просто несколько раз дружески поболтали.

— Дружески? — ее голос стал ледяным.

Он моментально понял причину ее гнева. Видимо, не только Эйза неверно истолковала его естественное желание поговорить.

— Мы разговаривали, и ничего больше.

Она откинула со лба выбившиеся пряди.

— Правда?

— Конечно. Неужели ты так плохо меня знаешь, что сомневаешься в моих словах?

Облегчение, которое взяло верх над сдержанностью, озарило ее лицо и сказало ему больше любых слов. Почти обычным голосом она произнесла:

— Кев и Сейвин уже несколько дней назад заподозрили, что вы общаетесь, но не решались высказать свои догадки вслух. Ведь это очень серьезное обвинение, — она покачала головой. — У меня были все основания доверять Эйзе. Несколько лет назад она разоблачила намерение Бавии внедрить шпиона в мою Каланию. Но теперь я понимаю: все было подстроено, чтобы Эйза втерлась ко мне в доверие.

Ему не верилось. Эйза использовала его! Хотя охранница казалась ему колючей, он надеялся, что она поможет ему бежать. И ей как будто нравилось болтать с ним. В обществе сдержанных калани Вьясы (а по вечерам — его еще более сдержанной жены) он истосковался по непринужденному общению. В конце концов он сказал:

— Клятва калани обрекает на одиночество.

Она вглядывалась в его лицо.

— Я думала… ты казался счастливым.

— Иногда так и было. — Ему хотелось обнять ее, сказать, как дороги ему их ночи, однако он удержался, памятуя о ее холодной натуре. — Но затворничество, ограничения… к ним я никогда не привыкну.

Она глубоко вздохнула, всколыхнув прядь, вившуюся у ее щеки.

— Джеремия, я понимаю. Но если ты не в силах соблюдать Клятву, тебе нельзя будет жить в Калании, играть в Игру с остальными. Тебя придется перевести в изолированные апартаменты. Любое воздействие со стороны меняет твои построения. Как калани ты властвуешь над костями. Все, что воздействует на тебя, воздействует на Игру, а тем самым на Вьясу.

Он помотал головой.

— Я просто не могу понять, каким образом мои разговоры с Эйзой повлияют на порядок вещей.

— Потому-то она и нацелилась на тебя.

Халь коснулась его плеча. Но тут же к ней вернулась сдержанность, и она отдернула руку, вновь воздвигнув невидимую стену, которая разделяла их почти всегда.

— Эйза никогда не посмела бы заговорить с коубейским калани, — продолжала Халь. — Она выбрала единственного, кто был уязвим. Она нарочно внушила тебе, будто мы не умеем пользоваться новыми компьютерами. И все это через твои кости оказалось в Игре Калании, а затем в моей, и поступило дальше в общую «паутину». Ее построения были очень пригашенными, но повторения Снаружи сильно их преувеличили. — Она помолчала. — А еще Эйза выведала у тебя информацию, например, о сколианцах. Все это предательница передала Бавии, обеспечив ей преимущество над Вьясой.

Он только помотал головой, словно получив удар в солнечное сплетение.

Халь сказала тихо:

— Я боялась, что ты решил навредить Вьясе, чтобы нанести удар мне.

— Зачем? — Он был удивлен. — Ведь я же не получил бы свободы.

— Да. Но ты отомстил бы.

Ему стало неуютно при мысли, что, по ее мнению, он способен действовать, подчиняясь злобе. Он всегда руководствовался простейшим принципом — не причинять вреда другим. Это не всегда получалось, да и его побуждения бывали недостаточно ясными, однако он старался следовать ему, как мог.

— Я бы никогда не причинил вреда моей жене. Или Вьясе. Люди здесь ничего плохого мне не делали. Я бы стал нравиться себе еще меньше, причини я им какое-нибудь зло.

Она как будто смягчилась.

— Если бы мы все были такими уравновешенными!

— Я часто жалею, что родился таким, — сказал он с горечью.

— Со временем ты свыкнешься с нашими обычаями.

— Каким образом? — он различил у себя в голосе предательскую тоску. — Как может кто-нибудь свыкнуться с полной изоляцией?

Взгляни на Хевтара. Разве это жизнь для четырнадцатилетнего мальчика?

Халь вся подобралась.

— Хевтар несчастен? Ты замечал что-нибудь?

— Да нет. — Ее растерянность удивила его. — Он выглядит вполне довольным. Пока не видит меня, — сухо добавил Джеремия.