Кэтрин Азаро - Паутина игры

Халь вздохнула.

— Не суди его слишком строго. Он ведь предан своему отцу. Со временем он преодолеет свое предубеждение против тебя.

Джеремия не понял, почему Хевтар видит в нем угрозу для своего отца. В Игре никто не мог сравниться с Кевом, и уж тем более новичок.

— Когда я вижу Кева и Хевтара вместе, то чувствую, как мне не хватает моих родных.

На лице женщины появилось странное выражение, словно чужак вынуждал ее принять решение, которого она предпочла бы избежать.

— В чем дело? — спросил он.

Она откинула волосы со лба, затем отошла к письменому столу и нажала на панель. Из выдвинувшегося ящика она вынула серебряный диск.

— Он прибыл в звездопорт восемь дней назад. Директор Дала переслала его мне.

У Джеремии заколотилось сердце. Не думая о том, как может отнестись к его движению жена, он подбежал к столу и потянулся за диском.

Халь отвела свою руку.

— Твоя Клятва!

Его охватило неистовое желание услышать то, что было на диске. Кто его послал? Его родные? Может, ему удастся вырвать диск? Конечно, она выше и сильнее, но у него есть преимущество в быстроте.

«Остынь!» — приказал он себе. Тут же явятся стражницы и свалят его с ног. А что тогда? Он предпочел вариант, который не настраивал Халь против него.

— Но зачем тогда ты показала его мне?

— Трудно решить, как следует поступить, — сказала она, поколебавшись.

— Если я его прослушаю, это никак не подействует на мои построения. Все равно мое желание вернуться домой запечатлено в каждой сыгранной мной партии.

К его удивлению, она не стала возражать.

— Знаю. Я стараюсь это приглушать, но полностью изъять то, что ты чувствуешь, не могу. И твое желание известно во всех Двенадцати Цитаделях.

— И в результате ослабляет твою Цитадель?

— В результате на Вьясу падает тень варварства, — призналась она и развела руками. — Мы живем в новом веке, и существуют определенные юридические и общественные правила, ограничивающие поиски мужей. Даже Директоры должны считаться с определенными условностями. Я понимала, что подвергнусь осуждению за то, что не оставила тебе выбора. И это случилось. Но ты был мне настолько нужен, что я не посчиталась с мнением других. — Явно смущенно она добавила: — Однако я убедилась… ну, мне кажется, многие наши женщины втайне хотели бы возвращения тех дней, когда женщина-воин могла умыкнуть того, кого выбрала в мужья. Они видят во мне древнюю царицу-воина, а в тебе — пленного принца. И это словно бы укрепило мою репутацию. Люди считают случившееся… ну… легендарным.

Он уставился на нее, потрясенный такими нежданными утверждениями, а главное тем, что они связаны с ним, Джеремией Колменом, объектом насмешек кафедры антропологии. Хотя он избавился от ненавистной полноты, все равно представлял себя совершенно не таким, каким видели его коубейцы. А вернее, те качества, которые отталкивали от него женщин на Земле, здесь производили обратное впечатление. К несчастью, привлекательность может оказаться чрезмерной.

— Твой мир совсем не похож на мой, — сказал он.

— Легко поверить.

— Но раз так, Халь, ты должна понимать, что моя Игра не изменится, услышу я запись или нет.

— Трудно судить о результате, прежде чем узнаешь причину, — сказала она, помолчав.

— Поставь его, — попросил он негромко.

Халь еще раз вгляделась в лицо Джеремии, потом вставила диск в компьютер.

Тишину нарушил голос его отца.

Привет, Джеремия. Если ты услышишь это, то знай: мы делаем все, чтобы тебя освободить. Твоя мать и я, кроме того, стараемся получить от властей разрешение отправиться на Коубей. Мы не сдадимся.

Затем заговорила его мать с мучительным напряжением в голосе.

Все наши мысли с тобой. Твои брат и сестра шлют тебе свою любовь. Мы любим тебя, Джеремия. И мы обязательно увидим тебя, я верю в это. С любовью, мама и папа.

Диск чуть зашелестел и умолк.

Джеремия вцепился в край стола. Их оптимизм его не обманул. Разрешение посетить Коубей обычно не было связано с бюрократическими препонами — если только власти не опасались, что дело не окажется излишне хлопотным. Но даже если его родители и доберутся сюда, коубейцы ни за что не допустят их к сыну. Вполне вероятно, что он больше никогда не увидит своих близких.

— Мне очень грустно, — сказала Халь. — Я должна была бы промолчать.

Он подавил слезы, навертывающиеся на глаза.

— Ты бы поняла, что они сейчас чувствуют, если бы у тебя были дети.

Она замерла.

— Но почему ты полагаешь, что у меня нет детей?

— Так ведь мы женаты всего несколько десятидневок…

Слишком поздно он спохватился. Что, если она была замужем прежде? Что, если она потеряла мужа? Или же у нее есть внебрачные дети? Последнее, впрочем, исключается, учитывая ее консерватизм.

— Как ты мог подумать, что у меня не было мужа прежде? — спросила Халь.

— Но ты никогда о нем не упоминала.

Она прислонилась к письменному столу.

— Не может быть!

— О чем ты? — настороженно спросил Джеремия.

— Как ты мог не знать?

— Не знать — чего?

— У меня был другой акаси. Мы прекратили много лет назад.

— Прекратили? — (Что, собственно, это означало?) — Где он?

— В Калании, здесь.

— Все еще?

Она вздернула голову.

— Я и он больше уже не Директор и акаси. Иначе я не разговаривала бы сейчас здесь с тобой. Но Клятва ведь дается на всю жизнь. Я поклялась поддерживать и защищать его. Наше отчуждение не снимает с меня моих обязательств.

— У нас это называется «алименты», — сухо заметил Джеремия.

— Он говорил мне, что посетил тебя в твой первый вечер.

— Кев?!

— Да. — Она провела пальцами по волосам. — Кев.

— Он даже не обмолвился…

— Но ты же видел его вьясские наплечные браслеты. Такие же, как у тебя.

— Я не понял.

Зато теперь он понял все. Не удивительно, что Кев хотел бы, чтобы Джеремия упал с обрыва. А Хевтар! Как можно быть таким слепцом! Да, мальчик похож на Кева. Но не меньше — на Халь.

Она сказала мягко:

— Я сожалею, что тебе пришлось узнать про это подобным образом. Я полагала, тебе известно. Ты очень глубоко изучил нашу культуру, и я иногда забываю, что ты все-таки не знаешь ее так, как мы.

Он отошел к окну и посмотрел на небо.

— Мне необходимо обдумать все это.

— Ты предпочтешь вернуться к себе?

Он с облегчением кивнул.

Весь оставшийся день он просидел у окна, думая о Кеве и Хевтаре. И сожалел, что постигнуть человеческие отношения гораздо труднее, чем Игру.

Хевтар вошел в общий зал.

— Это она! — он остановился у стола, за которым играли Джеремия и другие калани. — Я увидел ее ветролет из своего окна.

— Ха! — сказал Сейвин, отрываясь от своих костей и сердито глядя на мальчика. — Успокойся. Я не могу сосредоточиться.