Владимир Михайлов - Дальней дороги

- Пусть шесть. Помнишь, с какой радостью, подъемом, как это еще называется, - с каким восторгом ты это делала?

- Забыть нельзя. Если бы даже хотела...

- И как ты не смогла выдержать до конца ни одного поиска - тоже помнишь, конечно. Как отвратительно чувствовала себя, как не могла думать ни о чем другом, только о Земле, как мечтала о возвращении туда... И ведь ты не боялась, я растоптал бы каждого, кто заподозрил бы тебя в трусости, в слабодушии, но у нас таких не было: мы быстро научились отличать трусость от чего-то другого, и все мы знали, чего ты стоишь. Но с этим справиться ты не могла...

- Бывали дни, когда я просто переставала чувствовать себя человеком, - призналась Елена, опустив голову.

- Мы видели, что с тобой творится неладное. И посоветовали тебе взять длительный отпуск, пожить на Земле.

- Я часто думаю: не было ли это ошибкой? Этот самый первый отпуск.

- Сейчас легко судить себя. Но тогда даже со стороны было видно, каково тебе. Ты улетела на Землю, а мы двинулись дальше...

- Я еще не успела долететь до Земли, - сказала Елена, как поняла, что не надо было уходить. Меня тянуло назад не меньше, чем из Дальней тянуло на Землю. Я высидела на планете полгода - через силу, стиснув зубы, честное слово. А потом вернулась.

- Да. И повторилось то же самое. Прошло не помню сколько месяцев - и тебе пришлось лететь на Землю опять.

Елена промолчала.

- Для любого другого этого хватило бы: обратный путь в Дальнюю разведку оказался бы для него закрыт. Но никто из нас не хотел расставаться с тобой. Мы ведь все переживали то же самое, только, видимо, не так сильно...

- Или вы сами оказались сильнее...

Волгин и сам думал так, но не хотел говорить этого вслух.

- Может быть, не знаю... Вероятно, да. Но мы старались сделать так, чтобы ты привыкла, чтобы избавилась от этой страшной тоски по Земле, которую, быть может, можно назвать и страхом перед бесконечностью пространства, перед множеством миров...

- Наверное, можно сказать и так.

- Это все равно. И это повторялось не два, не три раза. И мы не противились. Но однажды ты не вернулась сама, а Дальняя разведка уходила все дальше. Теперь это кажется немного смешным, но тогда достигнутое представлялось громадным.

- И я завидовала вам. А не вернулась потому, что поняла бесполезно. Я не смогу преодолеть себя.

- И осталась на Земле.

- С тех пор я не вылетала даже на Луну. Земля не так уж мала, на ней достаточно места и занятий, - так казалось мне. Но столько лет прошло...

Елена внезапно умолкла, словно спазма перехватила ей горло. За нее закончил Волгин:

- Да, прошло много лет, и ты не нашла своего места, не нашла себе занятия. Не нашла и до сего дня. Так? Какие-то ветры, как сухой лист, гонят тебя по планете и нигде не разрешают остаться надолго...

- Хватит, Волгин, - сказала Елена. - Хватит. Мне не очень легко разговаривать об этом, и я не вижу смысла...

- Смысл есть, в том-то и дело, - сказал Волгин. - Ты ведь согласишься с тем, что мы не только сами должны учиться на своих ошибках, но и учить других; своих детей - прежде всего?

- Трудно было бы возразить. Но при чем тут...

- Слушай, Елена, - сказал Волгин, привстав и перегнувшись через стол, чтобы оказаться как можно ближе к ней. - Слушай, Ленка... Ты ведь не хочешь, чтобы этот, - тот, кто у тебя будет, - пережил то же, что ты, чтобы и он - или она, все равно, - всю жизнь не мог найти свое дело?

- Разве в этом главное? Я-то свое дело нашла, я только не смогла его делать, вот в чем причина...

- Ну пусть так. Ты ведь не станешь желать, чтобы и его постигла такая же судьба?

Она зябко повела плечами.

- Нет, не приведи... Об этом мне страшно и подумать.

- Но гарантировать, что так не получится, ты не можешь.

- Как будто ты можешь, - слабо усмехнулась она.

- Я могу, - сказал Волгин, распрямляясь. - Вот именно, что я - могу.

Елена молчала, недоверчиво глядя на него.

- Тут, понимаешь ли, открываются такие возможности, такие перспективы... Человек будет устремлен туда, в пространство, с самого начала. Он... Погоди, я лучше объясню тебе все по порядку...

Он отодвинул стул и стал расхаживать по комнате, объясняя и растолковывая, крича и размахивая для убедительности руками. Волгин знал, что ему удается передать другим свою убежденность - тогда, когда она у него есть; но он знал еще и то, что убежденность, если даже вначале ее не хватало, приходила к нему именно в процессе разговора, в процессе убеждения других: прежде всего он как бы убеждал сам себя, другие же были свидетелями этого процесса и, раньше или позже, проникались его мыслями сами. Однако сейчас ему не требовалось доказывать что-то себе, и тем убедительнее казались его аргументы. Елена слушала, глядя куда-то вверх, словно не хотела, чтобы слова связывались в сознании с образом Волгина, а существовали бы лишь сами по себе: тогда к оценке их не примешивалась симпатия или антипатия, любое из чувств, которые она могла питать к говорящему.

Наконец он кончил объяснять; наступила пауза, Волгин все еще расхаживал по комнате, но все медленнее, точно гася инерцию, приобретенную во время длинного монолога.

- Это ты... сам придумал? - наконец медленно спросила она.

- Моя идея. И разработкой руководил я сам, конечно. Но вообще много народу работало: целый институт.

- Ты молодец, - искренне сказала она. - Честное слово, ты молодец, и я тебе просто завидую.

- Да ну, что там, - сказал он.

- Нет, я от души тебя поздравляю. Действительно, тебе удалось сделать много. И еще потому завидую, что тебя Земля не выбила из правильного ритма.

Она помолчала.

- Откровенно говоря, тогда... тогда я не ожидала от тебя такого.

- Да нет, - дурашливо сказал Волгин, - мы всегда рады стараться. Значит, получилось, ты считаешь?

- Без сомнения.

- Ну и чудесно. Значит, завтра экспериментируем.

Он произнес это как бы между прочим, как говорят о вещи, которая сама собой разумеется и не заслуживает специальных разговоров. Елена приподняла брови, потом улыбнулась.

- Ты все такой же хитрец, Волгин.

- Разве? - удивился он, весело улыбаясь и как бы показывая этим, что серьезный разговор окончен, и все, что будет сказано впредь, следует воспринимать лишь как шутку. Зато Елена перестала улыбаться.

- Ты хитер, - сказала она убежденно. - Потому что на самом деле ты отлично понимаешь, что признать твой успех, одно, а согласиться на твое предложение - совсем другое.

- Пусть. Но ты ведь согласилась, - сказал он, также перестав улыбаться.

- Тогда напомни, в какой момент это произошло. Напомни, потому что я, откровенно говоря, этого не припоминаю.

- Ну здравствуйте, - сказал он обиженно. - Ты все время слушала и кивала...

- Мне жаль было тебя прерывать. Ты рассказывал очень интересно, как и всегда... Но что касается меня...