Николай Коротеев - «Мир Приключений» 1977 (№22)

Когда страх прошел, Евдокия Павловна и Оля попытались объяснить себе происшедшее, но так и не смогли.

— Спрячь, Оля, книжку, — приказала Евдокия Павловна, — лучше сожги ее. И не надейся в следующий раз, что так обойдется.

Сжигать учебник Оля отказалась. Лучше она спрячет его на прежнее место. Запихнув книгу за пазуху, девочка осторожно вышла из комнаты и поднялась на чердак. Ей неудержимо захотелось повидать дядю Матвея, посоветоваться с ним. А вдруг он близко? И она направилась в лес, к стогу.

По пути она почти уверила себя, что не мог он, как и все, оставить ее, маму и Шурочку одних, у немцев. Он должен быть тут, чтобы помочь им хотя бы советом…

Ниша в стоге осела, дяди Матвея не было. Оле хотелось плакать, но слез не было. Оля села на мерзлую солому и задумалась: почему она или мама надеются на чью-то защиту? Разве сами они не смогут бороться? Мама, конечно, не сможет. А она, Оля? Ведь дядя Матвей поверил в нее, даже поручение дал!

Оля решительно встала, еще раз огляделась и направилась к дому. Но, вспомнив о «продовольственном складе», остановилась. Может, взять мяса, гуся или курицу? А где варить? Фашисты отберут. И еще про склад догадаются. Нет уж, придется потерпеть, посидеть на картошке с молоком…

Вечером за стеной опять вкусно ели, много пили, горланили песни. II снова спор: через три или через семь дней они возьмут Москву и будет ли Россия еще воевать, если немцы захватят столицу? И конечно же, произносили тосты за победу великой Германии, за скорое возвращение домой.

Когда Оля выходила доить козу, танкисты уже готовились к ночлегу. Надували резиновые матрасы, делили места в столовой и пустой зале. Но не успела девочка подоить козу, как услышала какие-то странные звуки. Над головой беспрерывно что-то гудело, свистело, жужжало. «Летят снаряды, — сообразила девочка, — но почему так часто и так много? Сколько же пушек стреляет и где их столько могло разместиться?»

Оля бросила козу и подойник, кинулась к своим. Каждую секунду раздавались взрывы, совсем рядом, сотрясая весь дом. Она было ринулась из кухни в комнатушку, но остановилась, пораженная удивительным зрелищем: «покорители» России падали на пол, прятались под широкую лавку, под стол.

— Мари Ванна! Катюша! — бормотали они.

Оля поняла, что так гитлеровцы называли какое-то новое страшное оружие, уже им знакомое. С удовлетворением наблюдая, в какой ужас привела «катюша» «победителей», Оля подумала: «Пусть и нас убьет, зато и от них всех останется мокрое место!»

Но снаряды не попадали в затерявшийся лесной домик. Они разрывались в деревне, где стояли немецкие пушки и танки…

Через три дня танки были отремонтированы. Вечером, как и накануне, немцы были пьяны. Пучеглазый «доктор», который умел «руки вжик и ноги вжик», ввалился в маленькую комнатку, развернул большую карту и хвастливо заявил:

— Каменка! Крюково! Вир наступать!

Еще до рассвета гитлеровцы двинулись в сторону Каменки.

— Пойди, дочка, посмотри, не горим ли мы? — сказала Евдокия Павловна, когда гудение моторов отдалилось.

Оля обежала вокруг дома. Огня нигде не было. Видно, фашистам было не до них. Танки выбирались на шоссе.

Вот когда нужна ракетница! Девочка кинулась в сарай, выхватила из-под половицы пистолет, зарядила его желтой ракетой, просунула руку в маленькое оконце. Дядя Матвей учил стрелять вверх и вперед, чтобы ракета опередила движущуюся цель. Она так и сделала.

Вместо обычного выстрела Оля услышала громкий хлопок, похожий на хлопок елочной игрушки, и долгое резкое шипение.

Почти тотчас вспыхнул маленький золотой огонек, разраставшийся по мере того, как он дугой летел вперед и выше. На мгновение он повис в мутном предрассветном небе, осветив верхушки заснеженных деревьев, потом медленно и отвесно стал опускаться вниз, нехотя угасая.

Оля спрятала ракетницу, вернулась на террасу и стала ждать. Ждала долго, терпеливо. Но танки успели скрыться за поворотом, а ни самолетов, ни орудийных залпов девочка не увидела и не услышала. Что же это? Ведь именно о таких мерах говорил дядя Матвей, как представляла себе Оля. Значит, не заметили ее сигнала, потому и нет бомбардировщиков и пушек.

«Целехоньки придут в Каменку!» — чуть не заплакала она.

И тут раздался взрыв, а следом за ним пламя полыхнуло за лесом.

— Ура, Витя! — закричала Оля. — Это на твоей мине!

Оля не видела горевшего танка, зато разглядела двух черных танкистов, которые, утопая в снегу, пустились догонять уходящие машины. Третий танкист так и не появился на дороге. Очевидно, был убит.

Девочка бросилась к матери поделиться радостью.

Но только открыла рот, как раздался новый взрыв — наверное, перед самой Андреевкой.

— Второй, мама! — запрыгала Оля и захлопала в ладоши. — Один горит вой там за поворотом, с террасы огонь видно. А это подорвался другой. На Витиной мине, мама!

Позже они узнали: дальше Каменки не прошел ни один танк. И ни один не вернулся обратно. Долго еще потом в Каменке под Крюковом оставалось кладбище, вызывавшее радостные улыбки на лицах люден, — кладбище танков с белыми крестами на черной броне.

На другой день в лесной домик пришла Наташа — сестра Николая Ивановича. Она решила воспользоваться кратким затишьем и узнать, живы ли родные. Едва переступив порог, не стряхнув даже снега с валенок, она спросила:

— Все целы? А где Коля?..

Услышав, что брат ушел в Москву, Наташа торопливо сообщила:

— Наши наступают! Фирсановка уже свободна!

Она сняла с головы теплый платок, и по плечам рассыпались такие же шелковистые светлые пряди, как у Оли.

— В Крюкове фашистов бьют так, что и отступать будет некому! — торжественно продолжала молодая женщина.

— То-то эти чуть свет помчались туда, — кивнула Евдокия Павловна в сторону других комнат.

— Значит, у вас тоже были немцы? — удивилась Наташа. — Я думала, не решатся остановиться в лесу. Ведь они боятся партизан.

— Пришлось им остановиться и в лесу, когда тут на шоссе подорвались два танка! — ответила Оля.

Наташа рассказывала много, и новости ее были радостные.

— Ну, мне пора… — Наташа вдруг замолчала.

— Куда же? — поинтересовалась Евдокия Павловна. — Оставайся у нас. С тобой не так страшно будет. Да и пули, снаряды кругом. Убьют тебя.

— Не убьют! — уверенно взмахнула рукой золовка. — Я людям правду рассказываю, чтобы бодрость духа не теряли. Пойду в Жилино.

Она застегнула шубу, которую так и не сняла, и, торопливо поцеловав всех на прощание, ушла.

На следующее утро, поставив в протопившуюся печь противень с лепешками, Оля накинула на плечи отцовский тулуп и пошла в сарай за сеном. По-прежнему свистели снаряды и грохотали недалекие взрывы. А иногда вдруг около самых ног завихрялся снег — это пуля, долетевшая неизвестно откуда. И еще мороз, такой сильный, что даже деревья потрескивают. Оля засунула руки в рукава тулупа, плотнее завернулась в него и подняла большущий воротник. «Хорошо хоть, тулуп у меня есть, — думала девочка, шагая по засыпанной снегом дорожке, — а то замерзла бы я в телогрейке или своем коротеньком пальтишке».