Николай Коротеев - «Мир Приключений» 1977 (№22)

А как он вырезал из досок «оружие» — наганы, сабли, кинжалы! Один такой кинжал Шурочка обгрызла до самой рукоятки. Они как-то играли зимой в лесу. Мама так укутала Шурочку — она часто простужалась, — что ей трудно было ворочаться. Малышка числилась у «красных»; Виталька — командир, Оля — комиссар, Шура — красноармеец. Командир и комиссар теснили «синих» — Кольку, Галю и Тамару, — обратили их в бегство, и Шура безнадежно отстала, завязла в сугробе. Воюющие стороны увлеклись, убежали в глубь леса, а «красноармеец», не дозвавшись старших, села под огромным кустом орешника и, чтобы не плакать, принялась грызть свое деревянное оружие. Нашли ее спящей с одной рукояткой «кинжала» в руке. Виталька страшно рассердился — он так старался, вырезая «настоящий кортик»! — и приказал не принимать больше «труса и предателя» в Красную Армию.

Скоро Шуру простили, снова приняли в «красные», и она больше не грызла оружие, а просто засыпала в сугробе под каким-нибудь кустом.

Вспомнив об этом, Оля невольно улыбнулась и прошептала козе:

— Какие же мы глупые, Катька! Войны не было, так мы ее выдумывали. А что вот теперь надо делать? Война-то совсем не такая.

Вернувшись в дом, она увидела, что Шура нашла черствую лепешку и жадно грызет ее, подставив под подбородок ладонь, чтоб не рассыпать крошки. Мать одобрительно глядела на нее и тихонько сетовала:

— Надо бы лепешек напечь, а мы просидели без дела. Теперь, если замесить, только к утру подойдут.

— Я больше не буду, мам. — Шура с усилием разломила остаток хлеба, бросила в рот, а кусочки протянула Евдокии Павловне: — Это вам, я молочка попью.

— Ешь, ешь, доченька, Оля сейчас картошки сварит. Да еще огурцы соленые остались. Как там, — обернулась Евдокия Павловна к старшей дочери, — никого не видно?

— Никого. Может, они какой другой дорогой прошли, — ответила девочка. Ей было досадно, что расставленные на шоссе мины не подорвали ни одного танка или транспортера, а ее ракетница лежит в сарае без пользы.

Это чувство досады не покидало девочку весь вечер. Она покормила Динку, сварила картошки, замесила тесто и все думала: «Они убили Женю, Таню, тетю Грушу и еще сколько людей. Виктора еле спасли. А сами и не идут сюда. Что же, мины зря стоят и ракетница останется без дела? Где же они прошли? И как же им отомстить?»

Поужинав молоком, картошкой и солеными огурцами, Лосевы, опять все вместе, не раздеваясь, улеглись на полу. Но никак не могли уснуть. Все прислушивались затаив дыхание, все перешептывались и вздыхали. Наконец Шурочка сонно засопела, вслед за нею уснули и Оля с Евдокией Павловной.

Утром Оля протопила печку, поставила на горячие угли противень с лепешками, накормила всех и собралась в лес за мясом.

«Сегодня уже тридцатое, — думала она, надевая отцовский тулуп, — а они не идут, и у нас все тихо. Неужели так и не взорвутся мины под немцами?»

Где-то далеко-далеко слышались разрывы снарядов, похоже, у самого Крюкова, а здесь, в лесу, — ничего и никого.

Оля вышла на крыльцо. И увидела танки. Они медленно ползли по дороге, занесенной снегом. Громадные машины появились из-за поворота, угрожающе гудели моторами и приближались к их дому. На броне танков белели кресты.

Немцы!

Олю вдруг затрясло так, что застучали зубы, и она никак не могла унять эту постыдную дрожь. А надо что-то делать. Надо выпустить желтую ракету, надо предупредить мать. Она прыгнула с крыльца, кинулась к сараю, но в ужасе остановилась. Передний танк замер у мостика напротив их дома и повернул пушку прямо на Олю. Девочка бросилась в дом. Мать, побелев от страха, поднялась с подушек, увидев перепуганную дочь.

«Нужно как-то ее подготовить», — мелькнула у Оли мысль И в тот же момент она услышала свой неузнаваемый голос:

— Немцы… Немецкие танки, мама!

Она кинулась к двери, решив бежать за ракетницей.

Но взрыв огромной силы потряс воздух. Сильнее, чем в день страшной бомбежки, задребезжали и посыпались стекла, покачнулся весь дом. Девочка безвольно опустилась на порог. Поздно. Все поздно. Казалось, сейчас рухнет потолок, обвалятся стены, и их дом превратится в такую же безобразную развалину, какие она видела в деревне.

Однако стены почему-то не обваливались и потолок остался на месте. Оля подняла голову, вслушалась. Нарастающий гул моторов все приближался. Вот-вот танк врежется в террасу.

Девочка вскочила, сбросила тулуп и, затолкав его под подушку, выбежала на кухню. Там она подошла к окну и прижалась лбом к замерзшему стеклу. Нет, не у террасы, а на дороге у мостика на одной гусенице беспомощно крутился танк.

— Ага! — злорадно прошептала Оля. — Подорвался на Витиной мине!

Но остальные, огибая подбитый, шли дальше. Девочка насчитала девять танков и с ужасом увидела, что два последних остановились около поврежденного. Тот, поврежденный, на одной гусенице медленно повернулся на месте и замер. А те два двинулись с шоссе на мостик и тропинку, ведущую к их дому.

«Вот и не обошли они нас, — подумала Оля. — Летчики с воздуха не увидели, а танкисты заметили. Что же теперь будет?»

Вдруг один из танков, направлявшихся на мостик, странно подпрыгнул и пополз в сторону. В тот же миг повторился оглушительный взрыв. Снова закачалось, задребезжало все в доме.

Оля зажмурилась, присела на корточки и уткнулась лицом в колени.

На мгновение ей показалось, что наступила тишина. Но сейчас же снова донеслось урчание моторов, теперь совсем близко. Казалось, танк через секунду-другую сокрушит террасу, дом, раздавит Олю с мамой и Шурочкой. Девочка почувствовала, как по телу пробежали колючие мурашки, обхватила голову руками.

Наконец, она поднялась и на дрожащих ногах снова приблизилась к окну. Один танк стоял перед лежащей на боку, заваленной снегом кадкой с квашеной капустой. Второй медленно двигался по его следу. Третий, на одной гусенице, остался на шоссе. Люк его открылся. Оттуда показался человек в черном шлеме, в очках и в черном комбинезоне. Он долго осматривался и чего-то ждал. Наконец, когда оба танка, свернувшие с шоссе, выключили моторы, спрыгнул на дорогу и быстро пошел по колее. За ним вылезли еще два черных человека и тоже направились к дому. Из передних танков почему-то никто не высовывался. Первый черный танкист снова обстоятельно огляделся, потом какой-то железкой крепко постучал по броне обоих танков. Вскоре их люки открылись, и в каждом показались головы в черных шлемах. Немцы подняли на лоб очки и подозрительно уставились на снежный бугор, укрывавший кадку с квашеной капустой. Воцарилась тишина.

Тот, у которого в руке была железка, осторожно приблизился к кадке, присел около нее, внимательно осмотрел, тронул железкой дно и ею же весело смахнул снег с кадушки.