Евгений Гаркушев - Беспощадная толерантность (сборник)

– Клянусь, конечно!

– Вот и прекрасно. А теперь слушай драму в трех актах. Акт первый – половой. Мои мама и папа познакомились неведомо где, кажется, в институте, когда папа заблудился и зашел в женский корпус. Ты ведь знаешь, кто такие мама и папа?

– Да, конечно. Так раньше называли…

– Так называют реальных биологических родителей. До сих пор. Только сейчас мало кто может произнести фразу «мои мама и папа». Все говорят «мои тетеньки» или «мои дяденьки». Ладно. Поехали дальше. Мои мама и папа оказались извращенцами-гетериками. Оба. Они обнаружили, что им в кайф секс друг с другом. Вот ты мучаешься от этого, а им нравилось. Дальше они просто взяли и сделали ребенка. Безо всякого Демконтроля и «корды». Для себя. Не спросив ни у кого.

Даша не могла заснуть всю ночь. Ей так и представлялась маленькая девочка, которая родилась в семье гетериков. Она примеряла ситуацию на себя. Жить с мамой и папой? Каждый день видеть в доме мужчину? Относиться к нему так же, как к родной тете? Лосева уверяла, что все было замечательно, но Даша не очень верила. Просто та была маленькой и не знала еще, что нормально, а что нет. Ей бы показалось нормальным и в стае волков жить. И просто чудо, что мужчина-гетерик ее не насиловал. Это ж сплошь и рядом случается – вот поэтому нельзя, чтобы девочка жила в семье с мужчинами, а мальчик – с женщинами. Плюс ко всему необходимость постоянно прятаться: родители же понимали, что это незаконно. Они мотались по всей стране, больше полугода не жили на одном месте, причем старались селиться подальше от цивилизации.

– А потом их поймали. Мне было лет восемь, и меня отдали в центр планирования семьи на удочерение. Но жить с чужими «тетеньками» я не смогла и сбежала. – Слова Лосевой впечатались в Дашину память.

По мотивам скитаний девочки с фиолетовыми волосами можно было написать книгу (правда, тогда у нее волосы еще были обычного русого цвета). Она несколько раз попадалась, но сбегала снова, пытаясь найти родителей. Пока, наконец, ее не подобрали воры и не объяснили расклад: что родители, скорей всего, сидят в тюрьмах – далеко и надолго, и что если она дальше будет их искать, то и их не спасет, и сама пропадет. И поскольку ее никто не собирался сдавать государству и никого не надо было называть «тетенька», Лосева осталась с ними. Научилась воровать, а также еще массе полезных для выживания вещей. А в шестнадцать лет попалась, ну и в качестве альтернативы тюрьме ей была предложена госпрограмма адаптации.

Даша слушала раскрыв рот. О таких историях иногда рассказывали по телевизору, но никогда – в подробностях. И тем более никогда – с позиций ребенка, который был ДОВОЛЕН тем, что жил у гетеросексуалов. С тех пор, как общество стало толерантно относиться ко всем, были разрешены не только однополые, но даже браки с животными. Вот только детей таким семьям нельзя было иметь: дети должны быть защищены ото всех извращений – это записано в Конституции.

– Поскольку я неблагонадежный материал, меня предупредили сразу: только забеременею – тут же окажусь в больничке без права выхода и переписки. Ну и ребенка, конечно, сразу отберут. Чтобы даже мысль оставить его себе в голову не успела прийти, – вспоминала Даша слова Лосевой. – Самое смешное, что я совсем не хочу этого. Мне просто очень жалко дитенка: я знаю, каково ему будет, понимаешь?

Даша кивнула.

– А вот они не понимают. Думают, что я напрочь испорчена гетеросексуальным воспитанием.

– А ты испорчена? – решилась спросить она. – Я имею в виду, кто тебе нравится?..

– Мальчики или девочки? Знаешь, мне все по фигу. Но я чего тебе все это рассказываю – совсем не для того, чтобы ты меня жалела. Я хочу, чтобы ты пожалела своего ребенка. Ну и себя. Если уж у тебя появились такие мысли, совсем необязательно кому-то о них знать. Я тебе, конечно, не «тетенька», – Лосева произнесла это максимально презрительно, – учить жить не буду, но советую ничего не отчебучивать. Ты нормальная девка, не то, что я. Найдешь себе другую нормальную девку, поженитесь, вам выдадут младенца, будешь любить его и жить счастливо. Чего тебе еще надо?

– Да я ни о чем таком и не думала! – вспылила Даша. – Я просто подумала, что Никита – неплохой парень. Лучше, чем остальные, которых я знала. Чего все вокруг забегали так, будто я похищение века запланировала?!

– Да потому, что с этого обычно и начинается. Сначала Никита тебе кажется неплохим парнем, потом ты хочешь от него ребенка, потом тебе не хочется дите отдавать в центр планирования семьи, потому что оно «от неплохого парня», ну а потом ты ныкаешься по норам с младенцем на руках, не понимая, чего дальше делать. А дальше тебя ловит Демконтроль и ставит жирный крест на всем.

Даша прокручивала этот разговор в голове до тех пор, пока сквозь шторы не пробилась узкая полоска света. Она действительно не хотела воровать ребенка, но после рассказа Лосевой задумалась: почему детей забирают у всех? Нельзя, что ли, оставлять тем, кто хочет этого? Потрогала живот. Вроде никаких изменений. Интересно, это будет мальчик или девочка? Вот если бы они с Мариной поженились и родилась девочка – почему бы ее не оставить себе? Но тут же сама ответила на этот вопрос: они не подходят ни по возрастному цензу, ни по материальному. К тому же, если можно будет оставлять девочек, то возмутятся мамочки, родившие мальчиков. А если мальчиков тоже оставлять, то начнется полный кавардак: как две женщины могут воспитать мальчика? И что делать мужским семьям? Жить без детей?

С рассветом Даша провалилась в тяжелый сон, и ей снились маленькие мальчики, тянущие ручки и зовущие ее мамой.

Толкаться ребенок начал на пятом месяце, к этому времени Даша проштудировала всю доступную литературу по беременности. Она знала, что все протекает нормально, хотя ее постоянно тошнило. Судя по книгам, это была верная примета, что родится мальчик. В семнадцатом кабинете ничего не объясняли, но Даша справедливо решила, что если бы что-то пошло не так – ее сразу бы забрали в больницу. Она продолжала гулять по парку, несмотря на частые дожди и голые деревья. А вот подготовку к институту совсем забросила – даже разумная Марина не смогла уговорить продолжить. Все Дашины мысли были о ребеночке. Ей казалось, что она слышит биение его сердца, и она даже пыталась с ним разговаривать, но только тогда, когда была уверена, что никто не услышит. Она больше ни разу никому ничего не сказала про Никиту, да и о ребенке старалась особо не распространяться, несмотря на то, что думала и о том, и о другом постоянно. Поэтому ее стало тяготить общество, и под предлогом того, что плохо себя чувствует, она часто уходила в свою комнату.

Лосева давно не появлялась в коридоре, из чего Даша сделала вывод, что та тоже забеременела. Их шумная компания развалилась: Людмилу и еще некоторых забрали рожать, худенькая Инга демобилизовалась через три месяца, Василиса психанула и отказалась приходить на «корду». Говорили, ее забрал Демконтроль, но никто ничего о ней не слышал. Так что Даша не очень расстроилась, когда ее попросили на следующий день прийти со сменой белья и необходимыми вещами на два месяца. Февраль на окне рисовал белые узоры, а она читала книги, благо ее режим допускал визиты родственников, которые снабжали ее чтивом, или же мысленно разговаривала с ребенком. Вслух, при шести девушках в палате и постоянных обходах медсестер, она не решалась.