Коллектив авторов - Полдень, XXI век (июнь 2012)

Двое подростков ковыляли по стеночке. Тот, что повыше, в мешковатой одежде, щеголял разбитым лицом. Коротышка в кепке его поддерживал. Их не то деликатно, не то брезгливо обтекала толпа.

Рита понеслась на улицу, я следом.

В отличие от мамы Андрюши – а в ее статусе можно было не сомневаться – я прихватил куртку и умудрился одеться на бегу. Сегодня был очень неспокойный день. Не видать мне кофе и тишины…

– Да ладно те, мам, – пробасил сынок, пытаясь отстраниться от лепечущий Риты. – Хмыри какие-то наехали…

– Где? – спрашиваю.

Оказалось, неприятность случилась там, куда меня повело совсем недавно. Пелена рассасывалась над домами, вился дымок, указывая на пузырящиеся в кипятке эмоции.

Подросток рослый, голос на октаву ниже. Ну и школьники пошли…

Дождь поутих, и я отчетливо понял: от «сыночка» идет странный запах. Бешеный азарт и что-то еще. Взгляд прояснялся, эйфория выветривалась. Пострадавшие – не такие. Звоню Евгению, в ответ – гудки.

– Быстро домой! – скомандовал я, и они зашевелились. Прощайте, моя королева.

Бегом, бегом…

Дворы, переулки, колодцы. Косматый пес грузной тенью выплыл из-за угла и спокойной рысью последовал за мной. Небо надломилось, холодно дыхнуло на тучи, и повсюду с остервенением заколотил град. В висках забило пуще прежнего. Сгустившийся туман вылепился в рукастое чудище, чья мокрая шерсть сверкала, а пасть оглашала округу стрекотанием. Оно было моим двойником-отражением в этой насквозь промозглой, негостеприимной действительности.

Потом я осознал, что плутаю в полубреду, не в силах выйти из лабиринта.

Тренькнул телефон, высокий голос Евгения пробился через помехи:

– …Нет, Пашенька, – сказал он с возмущением, – я положительно ничего не понимаю! Подполье – есть, детишки – тоже, драка – налицо. Ан не клеится!..

Связь пропала.

Когда увязавшийся пес отстал, серая лапа чудища поволокла меня куда-то вбок, через пролом в кирпичной стене, в щель-дыру ржавого забора. Мой дар упрямо тащил тело к зарешеченному окну в подвал. Нескольких прутьев нехватало. Я неловко перелез вовнутрь и упал на тряпье.

Пошел в темноте на звонкий голос Пельмешки.

– …школота, устроили бойцовский клуб! – распылялась наша валькирия.

В тусклом помещении толпились люди. По потолку плыла извилистая труба, у стены под подвальными окнами лежала груда одежды. Подростки угрюмо слушали бойцов Особого отдела. Угловатые, нескладные, по пояс голые, как на медкомиссии в военкомат. От их дыхания клубился пар. Оказалось, ребята занимаются экстремальной самоподготовкой к взрослой жизни. Дрались вовсю, кто до первой крови, кто до бессознанки.

Ничего криминального, кстати. И ничего хорошего тоже.

Представьте секцию карате. Тренер отлучился на полчаса. Ученики работают в спарринге без присмотра старших. Сами судят, сами останавливают поединки. Здесь похожее, только вместо тренера – «устав пацана».

– А вы сюда как попали? – спрашиваю у Семеныча.

Не могу себе представить, чтобы они с Пельмешкой так же, как я, безумно петляли, а потом лезли в неприметные окна. Больно несолидно для Евгения.

– За молодыми людьми пристроились, там очень хитрый вход, – объяснил он, – думали, террор какой замышляют…

Ребята выглядели так себе. Для террора мелковаты. Вот если бы наркотики или хулиганство, тогда да.

– Зачем оно вам, бестолочи?! – спрашивала Пельмешка.

Подростки замялись. Словно их раскусили, подсмотрели нечто тайное.

– Чтобы реально можно было сдачи дать, – выступил один крепыш. – К боли привыкаем… И у нас все по чесноку! Мы тут никого не убиваем, ясно?..

– По чесноку-у-у… – передразнила Пельмешка.

Она по-пижонски крутанулась и ударила ногой воздух на уровне носа крепыша. Тинэйджеры восхищенно присвистнули: девка что надо. Довольная эффектом, питбуль-фемина медленно и грациозно приблизилась к нам.

– И что с ними делать? – прошептала Пельмешка.

– Звоните Вайсу, – посоветовал я.

Я осмотрел ребят, нехотя одевающихся и как будто пристыженных. Кровавый призрак над Лиговкой – неужели он зародился здесь? Это шло не от юнцов.

Нам не идентифицировать насилие, исходящее от несовершеннолетних. Дикая расправа школьниц над какой-нибудь замарашкой во время перемены – в том нет вспышки агрессии. Детская, самая страшная жестокость, которую не дано уловить нашим нюхачам. Будущее ограбление инкассаторов раскусываем на раз. Вымогательство шпаны в городском транспорте – на два. Малолетних маньяков, у которых кубик-рубик морали еще не сложился однотонными гранями, нам не вычислить никогда.

Я закрываю глаза, моля свое туманное чудище дать подсказку.

Факт агрессии? Предчувствие крови?

Ложная тревога?!

…Град стих. Закачались лампочки, разметав по подвалу тени.

Евгений Семеныч, округлив глаза, выслушивал Вайса. Динамик надрывался:

– …тайфун, Женя!.. Девять баллов! Там, серьезно, одни подростки?! Драчуны? Мать… – И уже спокойнее: – Шлю наряд, вся ночная смена. Талалай через полчаса. Макс и Кроха – через час… Нюхачи спятили, говорят, не иначе гражданская война… Слышишь?! Жек!.. Семеныч!!!

Снова оператор нас подвел. Исчезла связь, а вместе с ней и подростки.

Пельмешка опешила, включила фонарик и прошмыгнула по углам: никого.

И тогда мой пес-преследователь отделился от мрака, блеснул искорками в глазах, будто спрашивая меня: «Рыцарь Павел, лекарь чумного города, ты бы хотел выйти за рамки полномочий? Поквитаться со страхами нездорового молодняка?..» Пес-видение, беспокойная душа, сказал: «Я к твоим услугам» – и осклабился.

Подвал распался картонной коробкой, залило чернилами воздух. Лишь одинокая лампа накаливания свисала из бесконечности, рассеивая тьму.

Хихикала ночь, кружа и вертя светилко на проводе.

Распахнут зев ее, и смрад, и голод, и песня крови, что горланят скелеты в петербургской земле, – все это топит нас в подвальной черноте, железной рукавицей за шкирку – топит. Легионы сдвинули щиты и зыбкой громадой застыли на краю потустороннего.

Гомон толпы, шорохи, хрип, дробный перестук прутьев о зарешеченные окна – подростковая терапия, вещь в себе, зазвучала с большим опозданием и без всякой видимости ребятни. Они дрались, неумехи, вычерпывая изнутри страх, но корабль неминуемо тонул, насосы ломались, пробоина была слишком велика…

Реальность была слишком велика.

Все, что осталось невычерпнутым, проступило стылыми молочными фигурами. Душимые злобой люди. Скрюченные пальцы, оскалы, вспухшие вены на лбах. Страхи бойцовского клуба, пока еще призрачные.

Я понял: в этом городе нельзя опускаться ниже земли. Никаких подвалов, к черту метро.

Рать алкала сечи. Ждала. Ответь, Павел, мотнул косматый головой, ответь за всех и умри в одиночестве. Шанс ускользает; не сплести больше сеть, не замкнуть провода – и так вывернется скоро. Ты только послушай, боец.