Журнал «Если» - «Если», 2012 № 05

— Но если бес забрал дикаря сразу же, на месте, для какой дьявольской цели ему понадобилось тащить ее с собой?.. Зачем было оставлять ее в живых? Разве что как приманку для праведных… где смысл?.. где смысл?

Доктор заметил, что следы рабочих башмаков миссис Кертли на мху становятся все менее видны, в то время как раздвоенные копыта врезаются в грунт все глубже, как будто сатана топал ногами или даже плясал, празднуя свой улов. Преподобный Кертли, очевидно, подумал о том же самом, поскольку громко застонал, рассматривая одно место на земле, где было видно изменение следов; однако затем он добавил вслух:

— Но очевидно, что она боролась с ним, как и все мы должны бороться с дьяволом — сама земля свидетельствует о ее битве. Моя бедная грешная жена… — Он снова держал мушкет обеими руками, прижимая его к груди.

На вершине склона отпечатки ног миссис Кертли исчезли внезапно и полностью, пропав в запутанном вихре раздвоенных следов. При виде этого ужасного подтверждения своих страхов священник испустил один-единственный душераздирающий вопль и пал на колени, стискивая руки и хрипло причитая:

— О, моя бедная Реморс, ее вера была недостаточно сильна, чтобы спасти ее! Она боролась со своей женской слабостью, но злой дух схватил ее и пожрал, как рыкающий лев! Мое бедное потерянное дитя! — Одной рукой он рвал на себе длинные седые волосы, другой — рубашку, и его ногти оставляли кровавые следы.

Доктор Даппер ничего не ответил, а принялся исследовать беспорядочные отпечатки на земле. Он с самого начала понял, что следы принадлежат единорогу — у дьявола, как знает любой голландец, одна нога человеческая, а другая, обмана ради, кончается неуклюжим коровьим копытом, — однако единственным объяснением, какое он мог придумать исчезновению следов миссис Кертли, было то, что она, должно быть, взобралась на единорога, хоть уже и не была девственной, и дальше поехала верхом… но куда? Следы были настолько запутаны, что отпечатки копыт, казалось, вели с вершины холма одновременно во все стороны, словно единорог и сам танцевал, радуясь воссоединению с ней.

Краем глаза он заметил нечто, лежащее на земле, и, словно бы охваченный невольным приступом благочестия, положил перед собой мушкет и опустился на колени, чтобы подобрать загадочный предмет. Им оказался почти невидимый на истоптанном мху кусочек темного кружева с корсажа Реморс Кертли, аккуратно отделенный от него — хотя при помощи чего, доктор не мог догадаться. Вместо того, чтобы передать находку преподобному, он сунул ее в свой бумажник.

Преподобный Кертли, стоя на коленях, раскачивался взад и вперед, сопровождая движения нечленораздельными стонами, — Олферту Дапперу приходилось видеть, как старые амстердамские евреи ведут себя так же, когда у них умирает ребенок или один из родителей. Опустившись на корточки возле страдальца, доктор осторожно положил руку на широкое, неподатливое плечо. Инстинктивно переходя на «ты» — второй раз за все время, проведенное им в этой стране, — он проговорил:

— Ты должен быть храбрым. Ты должен молиться за нее и укрепиться духом.

Преподобный рывком повернул голову и воззрился на него: движение было настолько резким, что доктор чуть не упал на спину.

— Молиться за ту, которая настолько забыла о добродетели, что оказалась в когтях сатаны? Ну уж нет! Тот, кто сетует на Господний приговор, рискует сам подвергнуться проклятию; мне ничего подобного не надо. — Скрежещущий голос священника было больно слушать. — Суждения Господа не могут быть неверными, — проговорил он, и в его глазах не было ни капли безумия; напротив, в них сквозило убийственное здравомыслие.

— Разумеется, — отозвался Олферт Даппер, горячо кивая, хотя его голос звучал сдавленным шепотом. — Несомненно. Аминь.

«Если я выберусь живым из этих краев, — думал он, — я больше никогда не покину Нидерланды. Я больше никогда не уеду из Утрехта. Я больше никогда не выйду за порог своего дома».

Словно подслушав его невысказанное желание, преподобный Кертли медленно поднялся на ноги, и все его внимание внезапно оказалось обращено на Олферта Даппера. Он не повернул мушкет так, чтобы дуло уставилось непосредственно в него, но оно показывало не настолько далеко, как предпочел бы Даппер.

— Вам необходимо покинуть Ноу-Поупери прямо сегодня, — сказал преподобный. Его лишенный выражения голос ворочал слова, словно мельничные жернова. — Мне больно это говорить, но я не допущу никаких возражений.

— Сегодня? Почему сегодня? Что делает меня… почему я внезапно оказался столь нежеланной особой за эти несколько минут?

Однако он уже знал ответ, и это сообщало определенную неискренность его протестам. «Ну разумеется. Умница Даппер сам себя одурачил».

— Вы видели то, что видели, и нет смысла делать вид, будто вы не поняли значения увиденного. Нечистый забрал к себе мою жену — точнее, ему было позволено ее забрать, поскольку, очевидно, она оказалась сосудом немощи… — к его чести, он все же запнулся на этих словах, — в нашей семейной общине. Как бы я ни был недостоин, но я остаюсь главой многочисленной общины Ноу-Поупери, и будет нецелесообразно, если людям станет известно… — Он сделал слабое беспомощное движение руками, не закончив фразу.

Учитывая, что страстное желание покинуть Мэн, Территорию Сагадахок и вообще весь этот жалкий форпост невежества и страха зародилось в нем, начиная с первого дня его пребывания в Ноу-Поупери, доктор Даппер был сам изумлен вспышкой неподдельного гнева, охватившего его при словах священника. Он был настолько зол, что почти перезабыл все английские слова.

— Вы о своей жене заботитесь совсем нисколько, лицемер! Только о вашем положении в этом месте, этой… этой… — и здесь он все же употребил голландское слово, — которую вы называете поселком! Ваша жена с Дейвилом лучше живет, чем с вами была…

Но на этом месте преподобный Кертли сильно ударил доктора мушкетом по лицу, сбив его с ног. Доктор лежал, глядя вверх, в воронкообразное дуло, за которым маячило странно сосредоточенное, почти лишенное выражения лицо священника.

— Я скорблю из-за того, что мне пришлось причинить вам боль, друг мой, — проговорил преподобный, — но я не мог позволить вам и дальше оскорблять меня подобным образом.

Он вскинул голову, чтобы лучше разглядеть лицо доктора, и тихо поцокал языком.

— Я вижу, у вас разбита губа. Прошу, позвольте мне… — он протянул руку, чтобы вытереть кровь обшлагом рукава.

Доктор Даппер оттолкнул его руку, хотя первый не рекомендовал бы подобное поведение никому, кто имеет дело с безумцем, вооруженным мушкетом и покровительством Господа впридачу. Пошатываясь, он поднялся на ноги и проговорил тихо, но отчетливо: