Журнал «Если» - «Если», 2012 № 05

При свете тонкого серпика нарождающейся луны я шел около двух часов. Не знаю, на какие холмы я поднялся, сколько ручьев пересек. В конце концов я нашел убежище, которое показалось мне достаточно надежным, чтобы погрузиться в сон. Тело решительно требовало отдыха, и сила воли ничего не могла с этим сделать.

Я увидел Смерть. Старая знакомая, она часто приходила ко мне во сне. Ну, как бы визит вежливости. И всегда начинала с некоего подобия восточного танца, где ее кости стучали друг о друга в ритме шагов. Это зрелище походило на плод воспаленного воображения безумца, но тем не менее я вскоре пришел к выводу, что это самая приятная часть ее посещения.

Она была совсем не такой, как ее обычно себе представляют: с косой, в широком черном плаще. Подобной я ее видел лишь в первый раз. Ей хватило одного визита, чтобы понять: нечего и пытаться напугать меня громадным кривым лезвием. Ее это вовсе не обескуражило, и она продолжала являться всякий раз, когда мне удавалось избежать ее костлявых объятий. Теперь при ней не было бесполезной косы, а порой и плаща, чаще всего она представала передо мной в самом скромном виде.

Увидев ее сидящей в позе индианки, я расхохотался.

— Неужели я такая забавная? — спросила она хриплым и чувственным голосом, так удачно дополнявшим это безумное зрелище.

— Я вот подумал: как ты встанешь? У тебя же кости зацепятся друг за дружку.

— Встану так же легко, как и остальные. Ты, например, — ответила она с лукавым смешком, который показался мне еще более чувственным.

Я знал, что все происходящее не более чем сон. Это я сам придумал ее такой, придал ей женственный облик. Я даже спрашивал себя: если мне она является в виде женщины, то, возможно, женщина увидит ее в мужском обличье. Но, разумеется, я ни с кем об этом не говорил.

— Верно, — ответил я. — Но иногда мне этого не хочется. Это сильнее меня: тело настаивает, а разум сопротивляется изо всех сил.

— Твоя натура в том, чтобы выживать, а моя — забирать жизнь.

— В таком случае почему ты ко мне зачастила?

— Ты не такой, как все остальные. Ты не боишься меня, не убегаешь. Хотя я уверена: когда-нибудь ты все же уступишь.

— Только не этой ночью, — ответил я, стараясь, чтобы голос прозвучал как можно беззаботнее.

— У меня бесконечное терпение. А теперь я должна тебя покинуть: работа не ждет. — Она поднялась — кости принялись скрипеть и постукивать, ударяясь друг о друга. — Итак, до скорого. Полагаю, ты не заставишь себя ждать и дашь повод снова нанести визит.

— Не особенно на это рассчитывай. Я решил изменить образ жизни и впредь намерен избегать опасных мест.

— Гони природу в дверь, она влетит в окно, — рассмеялась она в ответ и исчезла.

Я проснулся с первыми лучами солнца. Меня терзал дикий голод, слабость еще давала о себе знать, но все это не шло ни в какое сравнение с тем, что я недавно пережил в развалинах. Выпил еще немного воды, сгрыз пару галет, напряженно прислушиваясь ко всему, что происходило вокруг. Я пребывал в полной неподвижности и поэтому не испугал всяких мелких пташек. Они распевали во все горло, а это означало, что, кроме меня, в окрестностях нет ни одного человека.

Не покидая своего убежища, я набрал веток и разжег небольшой костер, сварил рисовую кашу с консервированным мясом. За исключением нескольких галет это был весь мой продуктовый запас.

Надо срочно найти что-нибудь съестное. Впрочем, меня это не сильно беспокоило: местность хоть и не особенно населенная, но и не совсем заброшенная.

Заморив червячка, я снова открыл для себя множество эмоций и ощущений, напрямую не связанных с желанием выжить. Обмундирование было насквозь пропитано кровью, отчего стало жестким и на редкость неприятным. В любом случае, теперь я на оккупированной территории и в таком виде подвергаюсь нешуточному риску.

Покинув убежище, я направился на поиск какого-нибудь водоема. Найдя его и почувствовав себя в безопасности, я избавился от одежды, закопал ее под сухие прошлогодние листья и как следует отмылся. Смыл с себя засохшую кровь, пыль и грязь, скопившуюся за восемь дней беспрерывных боевых действий, когда воды не хватало даже для питья. От раны на груди остался лишь еле заметный шрам; через несколько дней и он бесследно исчезнет.

Я натянул нижнее белье, джинсы и рубашку, которые достал из вещевого мешка. От военных ботинок избавляться не стал: другой обуви у меня не было.

Теперь можно снова отправляться в дорогу. Несмотря на то что я недавно перекусил, мне снова захотелось есть; надо бы поторопиться. Оно и неудивительно: я потерял столько крови, что организм трудился изо всех сил, чтобы восстановиться как можно скорее.

Я путешествовал три недели и дал на лапу одному летчику, чтобы наконец-то окончательно покинуть эту вредную для здоровья местность. И теперь сидел на террасе бистро недалеко от площади Станислава в Нанси. Был конец мая, ослепительно сияло солнце. Я потягивал пиво, просматривая местную «желтую» газетенку.

Примерно на третьей странице я нашел упоминание о войне, точнее, о двух или трех. Войны всегда где-то идут — хоть гражданские, хоть захватнические. И всегда гибнет немало парней. Как вещают политики — за правое дело. Понятно: для каждого его дело является правым…

Все это казалось таким далеким, тем более здесь, где последняя война была шестьдесят лет назад. Но теперь у меня другое имя и другая биография. И приличные деньги: на два года хватит. Я в превосходной физической форме и без труда найду работу. Человек я нетребовательный, знаю шесть европейских языков, что существенно увеличивает мои шансы.

Одну профессию знаю превосходно — военное дело. Но в Европе царит мир, и меня это полностью устраивает. В последнем разговоре со Смертью я пообещал изменить образ жизни. Не хотелось бы в очередной раз поставить ей новых клиентов.

У меня не было семьи, все, кого я мог бы назвать друзьями, давно умерли. Стоит ли дальше влачить такое существование без всякой надежды, что все когда-нибудь изменится?

Да, отменное здоровье, никаких материальных проблем, никаких забот… но в то же время я не получал никакого удовольствия от жизни. Не исключено, что мне когда-нибудь и в самом деле захочется назначить Смерти встречу.

Вдруг она оказалась прямо передо мной за моим столиком.

— Вообще-то сейчас я не сплю, как ты, надеюсь, заметила, — сообщил я.

— Никто меня не увидит.

Я оглянулся. Все замерло: гарсон с подносом застыл в полной неподвижности на половине шага. Стакан, который только что уронили с соседнего столика, висел в воздухе почти в метре от земли, струя пива на несколько сантиметров опережала его в неподвижном падении. Я попытался встать, но тело отказалось слушаться. Осталось только спросить: