Яна Дубинянская - Глобальное потепление

— Супер! — восхитился Сева, он всеми и всегда восхищался, а потому общение с ним поднимало самооценку. — Заодно и фильму твою гениальную пропиарим. Слушай, Юлька, но надо же тебе работку найти. Скажи, я пошустрю и свистну.

— Спасибо, Сева. Не надо пока.

— Ну смотри. Я побежал, звони, если что. Да, кстати.

Он притормозил, зависнув над Юлькой необъятным животом, утыканным сразу несколькими кондишенами, создававшими в воздухе причудливые завихрения:

— У нас, говорят, сейчас Ливанов тусует? Мне его заказали в один журнал, поделись контактами.

— Ливанов — козел, — мрачно бросила Юлька.

Но телефон дала, мотивацию смотри выше. Хороший человек понимающе подмигнул (фиг он чего-нибудь понял), потрепал ее по плечу и невероятно резво усвистел прочь — забыв, как несколько позже обнаружила Юлька, расплатиться за кофе. Сева каждый раз забывал об этом, если сидел в кафешке не один, а в одиночку он не пил никогда, и кофе в том числе.

Однако Юлькино настроение было испорчено не этим.

Напомнил, блин.

А она еще прикидывала, пускай по-приколу, но все-таки! — как выйдет за него замуж, гуглила его, словно последняя идиотка, даже цитировала наизусть эти его, блин, стихи. Конечно, она ни разу ему не верила, она чего угодно от него ожидала, но не настолько же. Черт с ними, с «Вестями», давно они у нее вот где, в компании с «Мостом» — но само по себе, в принципе… как?! Интересно, на что был похож его разговор с Михалычем, если таковой вообще имел место быть, а не представлял собой одностороннюю импровизацию в глухую трубу. И ведь наверняка ему казалось, что это очень смешно!.. он же все время твердил, какая я смешная.

Ну и пусть. Юлька выпрямилась, тряхнула вымытыми с вечера волосами и величественно допила кофе под разнообразными взглядами бывших коллег, перелетной стаей потянувшихся сюда после планерки. Зато у меня все хорошо. Мало кого так вовремя и кстати увольняют с работы. Все складывается, совпадает краями, как паззлы, завязывается узелками в правильное плетение, ссыпается стеклышками калейдоскопа в самую красивую и замечательную картинку. А что в ней в упор нет и не предвидится никакого Дмитрия Ливанова — так попробуем как-нибудь пережить.

По-правде говоря, она уже сейчас с трудом припоминала его лицо, одни фотки из нета. Сетевой, ненастоящий, медийный персонаж, с которым по определению не может быть ничего общего — не только у нее, ни у кого вообще. Разве что Севе придется отлавливать его для интервью, мои соболезнования. Нет никакого Ливанова. Не бывает, не существует в природе, как монстров культурного шельфа…

Да и вся та безумная и странная экспедиция к дайверам в поисках сокровищ, оставшись в прошлом, потеряла очертания реальности, как оно всегда бывает с кусочками жизни, резко выпадающими по стилистике и содержанию из общего ее хода. Потом, после именно эти яркие моменты и всплывают на поверхность, выкристаллизовываются в настоящие воспоминания, из тех, которыми делятся в подробностях в дружеской компании и рассказывают детям перед сном, именно они составляют основу прошлого, его краски и смысл, — однако сразу, постфактум, ты не помнишь их вовсе. Обманка, марево, сон. Привиделось, пригрезилось, не было.

Не было ничего. Понял?

Бывшие свои понемногу рассосались, расползлись по съемкам. Юлька глянула на часы, встала, расплатилась (и за Севу в том числе: ни у кого никогда не хватало духу закатить скандал и не платить) и направилась к лифту, сегодня она вполне могла позволить себе некую долю риска. Свекровь по версии первого мужа более чем удивится, когда она, Юлька, явится за детьми раньше самого раннего обеда. Нет, пообедаем мы, конечно, у бабушки, нечего умножать лишние сущности. А потом… потом мы поедем в зоопарк! Это же ужас, что наши дети черт-те сколько не были в зоопарке.

Лифт полз медленно, подбирая экстремалов чуть ли не на каждом этаже, Юлька с половиной здоровалась, любовалась на себя в большом зеркале — в этом лифте, она давно заметила, было на редкость выгодное освещение, хоть води сюда на экскурсию студийных светотехников, ах да, оно для нас уже неактуально, — и вдохновенно прикидывала на себя образ хорошей матери, столь же недоступный и потому желанный, как образы хорошей жены и образцовой хозяйки. А что? Начиная с обеда у первой свекрови и вплоть до выезда съемочной группы на натуру (не раньше, чем послезавтра, а может, и дня через два-три) она посвятит себя детям, буквально без остатка. Кроме зоопарка, припомнила Юлька, бывает еще планетарий, цирк, парк аттракционов и, кажется, детский театр… нет, он уже на каникулах. Это страшное слово.

Каникулы, как всегда, подкрались незаметно. Как всегда, в определенный момент внезапно оказалось, что детям уже не надо рано вставать, зато девать их в остальное время решительно некуда. Нет, первый муж, разумеется, предупреждал заранее, штормовые предупреждения по разным поводам были его любимым развлечением в жизни, — но ничего конструктивного не предлагал, а муж-два и вовсе не заморачивался на этот счет. Думала только Юлька, каждый раз с опозданием, в авральном режиме, обычно с переменным успехом. Давая повод обеим свекровям, в иных вопросах непримиримым антагонисткам, сходиться в убеждении, что о детях она не думает вообще.

А нефиг. Сегодня зоопарк, завтра планетарий, послезавтра что-нибудь придумаем, а через неделю уже и Соловки.

Бли-и-ин!..

Простонала Юлька вслух, поскольку на момент острого, как иголка в одно место, и столь же приятного озарения находилась в кабинке одна. Сказала бы чего-нибудь еще — но тут лифт и встал. Судя по скрежету и погасшему свету, незапланированно, между этажами и надолго.

Все-таки она абсолютная, неисправимая, феерическая идиотка. Иначе не объяснишь. Парадоксальный, ничего общего со здравым смыслом, дикий выверт женской психологии, искажающий реальность наизнанку — и вместе с тем прямой и тупой, как железнодорожный рельс: он сказал, и она поверила. Безо всяких аргументов и доказательств, просто потому, что он ни разу не усомнился в своем праве думать и решать за нее. Он пообещал, и она радостно сбросила с себя необходимость шевелить мозгами, как если бы мечтала о таком раскладе всю жизнь. Свободная женщина, блин, из свободной страны. С какой готовностью она расслабилась, растеклась теплой лужицей, словно неисправный кондишен, переложила свои проблемы — своих детей!!! — на первого попавшегося, привыкшего без малейшей ответственности болтать все, что угодно (проверено эмпирическим путем), на самодовольную, наглую соловецкую морду…

На панели лифта не светилась ни одна клавиша. Юлька на ощупь отыскала ту, что с зеленым колокольчиком, нажала несколько раз, потом, на случай ошибки, несколько соседних. Естественно, панель не отреагировала. Достала мобилку: номера диспетчерской ни один нормальный человек не помнит наизусть, а в книжку она его так и не занесла, придется, вот черт, звонить кому-нибудь на студию…