Лиланд Модезитт - Инженер Магии (Отшельничий остров - 3)

- Он помрет или выживет, как судьба ляжет, что бы там ни говорил знахаришка, - бурчит с порога Гонсар.

- Ты так упорно хочешь, чтобы я бросил его умирать? - огрызается юноша.

- Я ничего такого не говорил.

К тому времени, когда солнце касается горизонта, Доррин успевает трижды устроить для Джеррола ванны, и жар у мальчика заметно спадает. Теперь тело мальчонки, лежащего под серой, но сухой и чистой простыней, покрывает лишь легкая испарина, а мерцание хаоса внутри сошло на нет.

- Тебе нужно поесть, - говорит Шина.

- Спасибо, - отзывается Доррин, у которого от слабости кружится голова. Он тяжело опускается на стул, и тут же перед ним оказывается чашка с бульоном. Отогнав головокружение несколькими глотками, юноша налегает на хлеб с сыром, а когда голова окончательно проясняется, снова внимательно осматривает ребенка - очень похожего на сестру прямыми волосами и узким лицом. Коснувшись лба Джеррола, он добавляет толику гармонии к черному свечению, пока еще довольно слабому.

- Ему потребуется кипяченая вода.

- Кипяченая? - переспрашивает Шина.

- Да. Воду надо вскипятить и охладить в чистом, прикрытом кувшине, который не использовался под молоко.

- Я займусь этим, - говорит Петра и уходит на кухню. Доррин берет еще ломоть хлеба - теперь ему по-настоящему ясно, почему мать частенько возвращалась домой бледная и вымотанная. Исцелять ничуть не легче, чем махать молотом.

- Зачем нужна кипяченая вода? - спрашивает молодая женщина.

- Больному легче ее пить, и она лучше удерживается внутри, - поясняет Доррин. - Кипяченая вода даже лучше колодезной, только держать ее надо в чистом кувшине.

- Где ты все это узнал?

- Матушка научила.

- Она живет где-нибудь неподалеку?

- Нет... очень далеко.

Петра уходит, а Шина и Доррин остаются сидеть на табуретах рядом со спящим мальчиком. Одна-единственная свечка обволакивает их тусклым светом.

- Думаю, теперь все будет в порядке, - говорит Доррин, вновь коснувшись детского лобика. - Но не забывай давать ему побольше кипяченой воды. Как окрепнет - начнешь давать супчик и понемногу чего-нибудь еще.

- Спасибо... - обняв Доррина, Шина прижимается к нему и целует горячими, сухими губами. - Все, что я могу дать...

Юноша мягко высвобождается из объятий.

- Ты мне ничего не должна.

- Никто другой не смог бы его спасти!

- Я тоже едва справился. А прежде чем твой братишка поправится, пройдет не одна неделя.

Шина опускает глаза, уставясь на вытканную на выцветшем ковре розу.

- Тьма! - шепчет Доррин. - Как я сразу не догадался? Это твой сын?

Женщина не поднимает глаз, но он видит в них слезы.

- Это твоя тайна, - качает головой юноша и касается ее плеча. - Коли так, ты тем более ничего мне не должна.

- А Черные, они все такие, как ты? - спрашивает Шина, подняв, наконец, голову и взглянув ему в глаза. На ее щеках видны потеки слез.

- Люди-то они в большинстве своем хорошие... но нет, не такие.

- И они тебя выслали?

Доррин кивает.

- Почему?

- Кое на что мы с ними смотрим по-разному. А им, как и большинству людей, все чуждое представляется злом.

Он встает и направляется к двери.

На лестнице, на полпути вниз, стоит Гонсар.

- Мальчик должен поправиться, - тихо говорит Доррин.

- Сколько я тебе должен? - сварливо спрашивает тележный мастер.

- Ничего... - Доррин молчит, а потом добавляет: - Разве что захочешь загрузить Яррла дополнительными заказами.

Он выходит на крыльцо, где стоит Шина.

- Я дала твоей лошади воды и зерна, - говорит женщина.

- Спасибо.

Забравшись в седло, юноша едет в сторону кузницы. Шина провожает его взглядом.

LIV

- Они снова подняли пошлины, - заявляет рослый Черный маг, открывая собрание.

- Это еще не самое страшное. Хуже другое - Белые хотят потопить все суда контрабандистов, способные нарушить блокаду, - невозмутимым тоном произносит стройная темноволосая женщина. - Норландцы не станут доставлять зерно на Край Земли, рискуя своими судами, если мы не предпримем мер против Белого флота.

- А почему мы этого не делаем?

- Потому что единственное наше реальное оружие - это ветра, но даже я не могу устроить больше двух крупных штормов, не превратив Отшельничий снова в пустыню... или в болото, - разводит руками маг воздуха. - Или не придав Джеслеку еще больше силы, чем та, какая потребовалась на возведение гор. Мы и так дали ему слишком много.

- Так что же нам, умирать с голоду? Или отказаться от гармонии лишь для того, чтобы Белый не становился сильнее?

- Я отказался от большего, чем любой из вас, - от гораздо большего! А голод нам не грозит. У нас есть сады, у реки Фейн выращивают пшеницу, и ячменя на острове более чем достаточно.

- Тьма, Оран! Никто и не упомнит, когда нам приходилось питаться ячменем... А почему мы не можем расширить посевы пшеницы?

- Почва не подготовлена. Это требует огромных усилий целителей, что лишь укрепит фэрхэвенскую сторону Равновесия, - отвечает Оран, утирая лоб.

- У тебя сплошь демоном подсказанные отговорки. Послушать, так мы ничего не можем поделать!

- А не ты ли громче всех возражал против строительства боевых кораблей?

- А как нам воевать? Ветра использовать мы не можем - во всяком случае, у нас уже давным-давно нет мага, который отважился бы это сделать. Применять порох или каммабарк против Белых бессмысленно - они подорвут его на расстоянии, и мы попросту взлетим на воздух. И любой наш корабль Белые сожгут прежде, чем он успеет сблизиться с их судном для абордажного боя. Конечно, на суше черное железо служит прекрасной защитой, но на море нам в рукопашную не вступить. Как же быть?

Оран пожимает плечами:

- Мы можем поручить некоторым целителям поработать над старейшими полями в долине Фейна.

- А как насчет строевого леса? Мы же...

- Знаю.

- А куда будем девать излишки шерсти?

- А как насчет тех, тронутых хаосом, которые отосланы в Кандар, Нолдру или Хамор? - спрашивает седовласый страж.

- Нам не обязательно принимать решение немедленно, - напоминает маг воздуха.

- Не обязательно, - доносится из угла спокойный голос, - но и проволочками мы ничего не добьемся. Не думаешь же ты, что через год или два все уладится само собой?..

Оран снова утирает лоб.

LV

Поскольку Доррин встал позже, чем обычно, он торопится и последний ломтик сыра проглатывает почти не жуя. Исцеление оказалось более трудным чем ему думалось, а он после этого еще и вернулся прямо в кузницу. Плечи его ноют до сих пор. И добавляется тупая, то ослабевающая, то усиливающаяся пульсация в голове.

- Не давись ты так, Доррин, - говорит Петра, наполняя его кружку теплым сидром. - Папа знает, как ты устал. А вот Джерролу в прошлую ночь было гораздо лучше.

С улицы доносятся голоса и конское ржание. В единственное кухонное окошко видна въезжающая во двор подвода, такая тяжеленная, что ее колеса оставляют глубокую колею.