Эйдзи Микагэ - Пустые шкатулки и нулевая Мария. Том 1

— А…

Это уж точно.

— Думаю, ты говоришь правду, не пытаешься нас обмануть.

— …Почему?

— Это немного чересчур хорошо построено, чтобы быть твоей обманкой, согласись? Тебе в жизни на такое воображения бы не хватило, Хосии.

— Грубый ты…

— Воот, но даже если б ты был малость поизобретательнее и мог все это напридумывать за такой короткий срок, я бы все равно тебе поверил.

— …Почему?

— Потому что мы друзья, разве непонятно?

Уаа, что несет этот тип.

В смысле, как же мне теперь… не покраснеть и как вообще с ним общаться, когда он говорит такие вещи?

Харуаки, нахмурив брови, отправляет в рот кусок картошки фри.

— Понятно. Стало быть, Ая-тян… нет, Ая Отонаси, возможно, меня убила…

По предложению Харуаки мы отправились в Макдональдс. Два школьника в форме, которые сбежали пораньше, симулировав плохое самочувствие. В Макдональдсе. Средь бела дня. Я всей шкурой ощущаю на себе взгляды окружающих, и мне хочется удрать.

— Вот интересно, Отонаси-сан волновалась бы, сидя в Маке в это время дня и в школьной форме.

— Ну, думаю, в случае Аи Отонаси — нет.

Узнав, что Отонаси-сан, в которую он влюбился с первого взгляда, возможно, убила его, он выплевывает ее имя с враждебностью в голосе.

— Иными словами, за эти две тысячи циклов с гаком она ко всему приспособилась.

Отонаси-сан привыкла уже ко всему, что здесь подвергается «отмене». Уж конечно, теперь ее ничто не может расстроить в этой «Комнате отмены».

Отонаси-сан приспособилась к аномальной ситуации. Можно ли думать, что она сама осталась нормальной?

Эта Отонаси-сан, которая пытается меня убить?

— Что, сбежать хотел?

Мое сердце остановилось.

Этот внезапно раздавшийся голос, принадлежащий человеку, о котором я как раз сейчас и думаю. Я не могу развернуться на этот голос, доносящийся у меня из-за спины. Я просто не в силах двинуться с места, словно меня зацементировали.

Как она нас нашла? Я даже Дайе не сказал.

Отонаси-сан обходит вокруг меня и останавливается прямо передо мной. Я по-прежнему не в силах поднять головы.

— Я должна сказать тебе кое-что хорошее, Хосино, — с ухмылкой заявляет она. — Для меня это уже 2602-е второе марта. Все это время я провела вместе с одноклассниками, которые ни на грамм не изменились, потому что они ничего не помнят и не знают об этих повторах.

Она тихо кладет руку на стол. Этого достаточно, чтобы все во мне напряглось.

— Люди меняются. Их ценности тоже меняются. Поэтому предсказать их поступки совсем непросто. Однако ваши действия предсказать совсем легко, потому что вы, братцы, заперты в тупике и не меняетесь. Тем более, раз это одно и то же второе марта. Я даже в курсе, о чем примерно вы говорите. Хосино, я могу с легкостью предсказать все, что может предпринять такой ленивый школьник, как ты.

Я испытываю на собственной шкуре то самое «различие в уровне информации», о котором говорил Дайя. Я-то наивно думал, что это относится только к информации о «Комнате отмены» и о «шкатулке». Но нет, не только. Самая важная информация — информация о «Кадзуки Хосино», обо мне самом. А должен я заполучить информацию об «Ае Отонаси». Это Дайя имел в виду с самого начала. Вот почему он сказал, что различие в уровне информации сотрется, когда повторов будет больше.

— Все понял? Ты не можешь удрать от меня, Хосино. Ты у меня в руках. Я могу раздавить тебя с легкостью. Но если я это сделаю, то раздавлю и важный предмет, который ты держишь. Это единственная причина, почему ты еще жив. Понял? Не зли меня лучше.

Отонаси-сан хватает меня за руку.

— Молчи и иди за мной. А потом молча слушайся.

Она держит меня не очень-то крепко. Если я постараюсь, смогу стряхнуть ее руку. Но… могу ли я? …Исключено. Ая Отонаси уже захватила меня. Я жалок? Я знаю. Но я просто не могу… противостоять ей. Я не знаю как.

И несмотря на это — несмотря на то, что я не знаю, как сопротивляться ей, — моя рука вдруг оказывается свободной от хватки Отонаси-сан.

— Что ты делаешь? — восклицает Отонаси-сан. Я не мог стряхнуть ее руку. Так что ее злые слова адресованы не мне.

— Что я делаю, спрашиваешь? …Ха!

Ее слова адресованы Харуаки, который расцепил наши руки.

— Я не отдам тебе Хосино! Ты даже такую простую вещь не можешь понять? Ты дура, что ли?

Провокация Харуаки совершенно детская, но все его лицо напряжено. Это полнейший блеф. Он никогда не смотрит на людей так вот свысока.

Однако Отонаси-сан, естественно, на провокацию не поддается.

— Я не об этом спрашиваю. Усуй, похоже, это у тебя здесь проблема с головой. Все, что ты делаешь, — бесполезно. Бессмысленно. Похоже, ты решил спасти Хосино, но это всего лишь краткий сон, который скоро исчезнет. Все равно в следующий раз ты забудешь про эту свою целеустремленность и побежишь признаваться мне в любви, вместо того чтобы считать меня врагом.

Харуаки под тяжестью этих слов зашатался. Он знает, что именно так все и будет. Если все вернется как было, Харуаки забудет этот наш разговор. Как бы он ее ни ненавидел сейчас, он снова влюбится в нее с первого взгляда и снова признается ей в любви. Харуаки в безнадежном тупике.

Однако даже стоя перед такой правдой, он сжимает кулак.

— Нет, это все-таки у тебя с головой проблемы, Отонаси! Допустим, я правда каждый раз вновь становлюсь «ничего не знающим мной»! Думаю, я не смогу сохранить свои воспоминания, и я не такой умный, как Дайя. Но знаешь что? Я верю в себя.

— Не понимаю. Что ты хочешь этим сказать?

— Вот скажи, Отонаси. Это точно, что я стою на месте и не меняюсь, да?

— Да, именно поэтому ты ничего не можешь сделать.

— Ха! Все как раз наоборот, Отонаси! Если я не изменяюсь, я могу поручиться за будущего себя. В конце концов, они все будут точно такими же, как я нынешний. Я могу представить это без проблем! Эти будущие я будут верить Хосии всякий раз, как он будет объяснять им ситуацию, и каждый раз они будут помогать ему. В любом мире я не оставлю своего друга Хосии. Послушай и хорошенько запомни, Отонаси… — он указал на нее пальцем. — Если ты сделаешь Кадзуки Хосино своим врагом, против тебя встанет бессмертный. Я!

Откровенно говоря, его позу можно назвать какой угодно, только не уверенной. Он явно напряжен, он блефует, его руки дрожат. Он, несомненно, встревожен. Особенно если вспомнить его обычное клоунское поведение. Высокие слова ему настолько не идут, что это даже не смешно.

Но его слова принесли тепло в мое сердце.

В смысле, Харуаки сказал то, что сказал, без малейшей тени сомнения. И его обычной склонности к преувеличениям сейчас даже близко не было. Харуаки говорил так, словно это было что-то само собой разумеющееся.

— …

Конечно же, Отонаси-сан эта его нетвердая поза не смущает ничуть. Но в то же время она и не стала сразу возражать. Закрыв рот, она просто смотрит несколько секунд недовольно.