Коллектив авторов - Полдень, XXI век (июль 2012)

Размеренный вальс светофоров – зеленый свет, и желтый свет, и красный – сменился нервным бандитским перемигиванием. На одной стороне проспекта поток транспорта почти застопорился. Зато по другой, удивляя ко многому привыкших автомобилистов, кто-то пустил «зеленую волну».

Подчиняясь зеленым стрелкам, одни водители бросались в объезд. Поворот, еще поворот – и вот уже, матерясь сквозь зубы, они катили в обратном направлении. Другие разворачивались прямо на проспекте, нарушая разметку.

Появление в зеркалах заднего вида желто-оранжевых фургонов с антеннами на крышах никого особенно не удивило.

Заметив за цепочкой фургонов приземистую тушу цвета хаки – что-то бронированное, но очень уж зверского вида, – Карелин не выдержал и загнал свой редакционный «пежо» на пустой тротуар. Выскочил, выдернув с заднего сидения сумку с видеокамерой. Не сразу закрыл трясущейся рукой дверной замок. Над домами с грохотом пронесся вертолет, а может, и не вертолет – вместо винтов воздух били стрекозиные прозрачные крылья.

Пешеходов как вымело. Карелин отбежал, спрятался за толстое дерево.

Проехали желто-оранжевые фургоны. Черные окна кабин вблизи оказались слегка выпуклыми и отливали всеми цветами радуги, напоминая фасеточные глаза насекомых. Тренированные глаза Карелина отметили странное отсутствие людей в форме – подобные операции редко обходились без оцепления.

Прямо из двора показалась буро-зеленая туша и, покрутив головой, двинулась к тротуару, пружиня на шести мягких лапах. Лапах?!

Тварь рванулась вперед и со скрежетом вцепилась челюстями в крыло карелинской машины. Другая, подошедшая по проспекту, вцепилась в багажник. С подъехавшей низкой платформы на гусеницах, увенчанной высокой серебристой башней, раздался резкий свист. Обе твари бросили останки машины и кинулись догонять своих.

Карелин добежал до ближайшей незакодированной парадной и одним духом взлетел на пятый этаж. Закурил. Открыл окно и взял камеру наизготовку.

В телеобъектив хорошо видна была площадь в конце проспекта. Посреди, на месте привычного монумента, зияла Пасть.

Площадь во всю ширь запрудили автомобили. Сверху то и дело снижались стрекозники и поднимались вновь, держа в когтистых лапах выхваченную легковушку. Оранжевые фургоны стояли по обочинам, а между ними вгрызались в задние ряды подталкиваемого к Пасти транспорта буро-зеленые гончие. Вторым оцеплением стояли платформы с башнями и рубили цветными лучами всех случайно вырвавшихся из первого.

Память видеокамеры едва заполнилась на 10 процентов, когда охота закончилась. Закрылась Пасть, проползли обратно платформы с серебряными башнями, проплелись, высунув языки, усталые гончие, проехали оранжевые фургоны – эти то и дело останавливались, загребая изжеванные каркасы автомобилей и крупные обломки. Кроме того, в них залезали светофоры, вернее, похожие на светофоры существа – три цветных глаза сверху, три лапки снизу. Улетели стрекозники. Смывая кровь, бензин, машинное масло, проплыли моечные машины.

Последними, собирая в мешки мелкий мусор, шли карикатурного вида инопланетяне – ростом не более метра, в серебряных комбинезонах, с зелеными лысыми головами и рожками, похожими на рожки улиток.

Карелин, наконец, решился спуститься на улицу. Собрав в кулак всю свою корреспондентскую храбрость, нацелил камеру на маленького гуманоида. Тот растянул в ухмылке лягушачий рот, вскинул зеленую лапку – два пальца вверх буквой V – и произнес высоким звонким голосом с сильным акцентом: «И никаково восдеповского финансилования, блинь!»

Весь вечер Карелин брал интервью. Где он только не побывал – и в госпиталях, говоря с ранеными, и в храмах четырех вероисповеданий, и в шумных фойе некоторых театров, несмотря на трагедию, дававших в урочный час свои представления… Даже в отделении у знакомого ментовского капитана. Тот сидел в кабинете в состоянии мрачной растерянности и глубокого опьянения. «Это ж надо что творится, а? Нет, этого даже я не понимаю. Ты выпей…» Он подвинул Карелину стакан, наполнил его до краев… Карелин выпил.

Мифологии древних экзотичны и запутанны, поэтому пользуются спросом даже у наших современников. Хотя Хроноса древних греков добрым никак не назовёшь, ведь среди его порождений – Хаос. А уж двуликое «божество» наших дней «Время – Деньги» тем более не расположено к сантиментам. Хоть в какой-то мере противостоять ему может лишь память – пока помним, живём…

Конец зимы давнего 1991 года, Сосновый Бор под Ленинградом, первый «Интерпресскон» – как молоды все были! Кто не был молод, тот был ещё бодр. Борис Стругацкий с энтузиазмом провёл пресс-конференцию, другие мэтры отечественной фантастики давали интервью. Внимания ленинградского ТВ удостоился и Александр Щербаков – автор всего двух книг, но уже лауреат премии Еврокона. Среди советских писателей таковых было немного, не считая «антисоветского» лауреата – философа Александра Зиновьева, Щербаков стал третьим, после Парнова и Стругацких. Немолодой, с проседью в длинных волосах, но совершенно неформальный (в джинсе и джемпере), весело улыбающийся, не приемля «старческого катастрофизма», он совсем просто сказал о проблемах творчества: «Мы ждём от писателя ума, а от писателя надо ждать чувства!»

Чувства в его книгах были, хотя получил он техническое образование и четверть века работал инженером. А ещё были напряжённый сюжет, характеры вполне обрисованные, достаточно научные предположения. Лауреатов на Евроконах выбирают не очень-то демократическим путём, но сборник НФ-повестей Щербакова «Сдвиг» (1982) отмечен премией за лучшую книгу года вполне заслуженно.

Именно с «чувств» начинается написанная в середине семидесятых заглавная повесть: пенсионер неназванного островного государства Спринглторп после гибели сына и смерти жены чувствует свою полную ненужность… Вдруг – не просто стихийное бедствие, а грандиозная катастрофа: землетрясение и нашествие океана. Весь остров приходит в движение, смещается в никуда со скоростью до семидесяти метров в час…

Для советской НФ тех времён «катастрофизм» был ещё совсем не избитой темой. На русском ещё не вышел всемирно известный роман Сакё Комацу «Гибель Дракона», реалистично-обстоятельно живописующий гибель Японии в результате геологических катаклизмов. С этой книгой поневоле возникает сравнение, и советский автор мало в чём уступает автору мирового бестселлера. Последствия бедствия изображает достоверно: «Все налаженные системы словно растворились…» Психологически точно показывает, что если в эти чёрные времена есть за кем идти – люди пойдут.