Борис Долинго - Аэлита. Новая волна /002: Фантастические повести и рассказы

В крохотной пещерке, свернувшись в зародышевый клубочек спиной к залитой голубым светом пустыне, Петрал ждал малиновых сумерек. В это время года голубое солнце скользило низко над горизонтом и стремительно зарывалось в раскаленный песок. Тогда становился различим диск крохотного красного карлика, терявшийся прежде в голубом пламени. Но и он вскоре нырял за горизонт.

Потом наступала ночь. Ясная, холодная, но отнюдь не темная. Потому что над пустыней в эти часы сияла призрачным жемчужным светом раскинувшаяся во все небо добротная шелковая ткань из переплетения тончайших нитей. Сквозь нее в редкие разрывы, напоминавшие миндалевидные девичьи глаза, проглядывали ярчайшие зрачки звезд.

То была молодая планетарная туманность, как ветхая одежка, сброшенная звездой, что теперь превратилась в скучного белого карлика. И Петрал видел ее изнутри.

Безжизненная пустыня под чужим небом.

Петрал не мог утверждать наверняка, что знал, как попал сюда — без воды, без еды, в лохмотьях, в которых угадывался некогда шикарный и дорогой смокинг, но с искалеченными ногами, ниже щиколоток выглядевшими кровавым месивом раздробленных костей и размозженных мышц.

В памяти мелькало конфетти из обрывков воспоминаний, выстраивавшееся в нечто банальное, глупое, но вполне правдоподобное. Будто бы неделя легкого флирта на туристическом лайнере с женой ревнивого банкира закончилась самым трагическим образом. В лицо ему брызнули едкой гадостью, понесли куда-то по безлюдным коридорам технического уровня, запихнули в спасательную капсулу и выстрелили ею в сторону ближайшей планеты.

В определенном смысле это была идеальная месть банкира-рогоносца — выдать расправу над любовником жены за сумасбродный побег знаменитого сверх всякой меры художника или даже за экстравагантную попытку суицида.

Судя по тому, что он все же был жив, спасательная капсула при посадке на планету выполнила свою единственную функцию — защитила хрупкое человеческое тело от перегрузок. Впрочем, искалеченные ступни свидетельствовали, что приземление не было безупречным.

Петрал не мог вспомнить момента посадки, не помнил и как выбирался из капсулы. Более того, спустя несколько дней он не смог найти и ее следов — даже обозревая окрестности с вершины холма.

Смотря на пустыню, он видел только подернутую рябью песчаную поверхность.

«Наверняка ее сожрал этот чертов песок, — думал он. — Когда я умру, он поглотит и мои останки».

Он с первого дня возненавидел эти безбрежные пески — с них и началось его знакомство с планетой. Тогда Петрал очнулся посреди пустыни, залитой слепящим голубым светом, и тут же заорал, как новорожденный, — от нестерпимой боли в ногах, от раскаленного песка во рту, в носу и под веками, от того, что жгло снизу и пекло сверху… В эти мгновения лишь одна мысль сумела четко оформиться в его мозгу: «Так вот ты какое, адское пекло!»

Потом он полз куда-то, продираясь сквозь густую и липкую боль, не видя перед собой ничего, кроме вспыхивающих разноцветных пятен. Полз, пока не почувствовал, что не жалит больше безжалостное голубое солнце, под руками не пылает мельчайший песок. Так, вслепую и почти случайно, он нашел свое убежище — грот под гранитным клювом.

Много позже, в красных сумерках, для Петрала наступило время новых открытий и прозрений. С большим трудом он выполз из грота. И первый взгляд был на свое тело. Жалкий вопль вырвался из его саднящего горла, когда он наконец рассмотрел свои ноги — опухшие, ниже щиколоток наливающиеся глубокой синевой, будто разом полопались все сосуды. Его затошнило от этого зрелища, а боль, ставшая совсем было привычной, многократно усилилась.

— Мне бы только побыстрее попасть в клинику, — успокаивал он себя. — В хорошую, дорогую клинику. Там меня быстро поставят на ноги, если будет нужно, по кусочкам соберут все косточки, сошьют все мышцы и артерии…

Обводя взглядом окрестности, Петрал увидел полузанесенный песком след (разумеется, оставленный его собственным телом), начинавшийся у грота и обрывавшийся совсем недалеко от холма, будто именно здесь он свалился с неба. В конце этого следа, привлеченный поблескиванием металлической грани, он нашел небольшой ящичек с набором медицинских препаратов и инструментов — очевидно, единственное, что ему удалось вытащить из капсулы.

Находка разочаровала Петрала — голод уже давал о себе знать, и почему-то казалось, что в таком ящичке вместо всех этих таблеток и пилюлек с незнакомыми названиями могло бы поместиться довольно много высококалорийной еды.

В первые дни, когда голод и боль были особенно сильны, он все чаще мысленно обращался к Алексу.

— Это ли не поддельное, стопроцентно подлинное страдание? Ты должен быть доволен, друг мой!..

Сколько Петрал его помнил, Алекс выглядел бодреньким сухоньким старичком и за минувшие пятьдесят лет их близкого общения ничуть не изменился. Все так же ухлестывал за студентками, с равным азартом бродил по горам, джунглям и музеям в сопровождении многочисленных учеников, последователей и журналистов. Он всегда был актуален, сверх-популярен и всегда относился к этому спокойно.

Петрал никогда не забывал, как, еще будучи мосластым двадцатилетним юнцом, стоял на заключительном собеседовании перед приемной комиссией, зачислявшей на престижнейший курс Алекса Золь-те — всего двенадцать человек из трех тысяч подавших заявки. Здесь не могли помочь ни деньги, ни знакомства. Только подлинный талант, только уникальный взгляд на мир — как раз то, чего Алекс не разглядел в молодом Петрале, сыне скандально известного политика с праворадикальными взглядами, который как раз сейчас ожидал министерского портфеля в новом республиканском правительстве.

— Даже самой внушительной протекции недостаточно, молодой человек, чтобы попасть в мои ученики. Особенно… — он прошелся по нескладной фигуре юноши ледяным взором, — если прочих достоинств, при всем старании, обнаружить не удается.

Петрал не опустился до разъяснения, что видит отца раз-два в год, во время протокольных съемок; у того давно другая семья и другая жизнь. Ничего этого он не стал говорить, молча повернулся и вышел. И больше не сделал ни одной попытки получить высшее образование.

Забавно, думал он, что испытанное тогда унижение стало тем мощнейшим стимулом, который заставлял его развиваться, двигаться вперед, несмотря на равнодушие, непонимание окружающих… Наконец-то он нашел достойную цель в жизни — доказать одному-единственному человеку, что тот чудовищно ошибался. Доказать, что он сможет многого добиться и без высокопоставленного родителя.

И даже сейчас, когда его имя было известно во всех обитаемых мирах, вошло в энциклопедии и учебники, он что-то пытался доказать Алексу, тщился покорить последнюю неприступную вершину.