Клиффорд Саймак - Туда и обратно

— Автомобиль ждет, сэр, — проговорил андроид, — я отвезу вас к человеку.

— Я бы лучше прогулялся.

Андроид покачал головой.

— Человек ждет вас, и он очень нетерпелив.

— А, ну ладно, — сказал Саттон.

Сиденье было мягким, и он небрежно погрузился в него, осторожно покачивая чемоданчик на коленях. Автомобиль мчался, а он смотрел из окна, очарованный зеленью Земли.

— Зеленые поля Земли, — пробормотал он. — Или это были зеленые долы Земли? А, неважно. Старая песня, написанная давным-давно.

Во времена, когда человек пахал землю для более важных дел, когда еще на Земле были поля, поля вместо парков, и Землю пахали для более важных дел, чем цветочные клумбы! Во времена, тысячу лет тому назад, когда человек только начинал чувствовать брожение космоса в душе. За много лет до того, как Земля стала столицей и центром Галактической империи.

Огромный галактический корабль шел на взлет в дальнем конце поля, скользя по льдисто-гладкой направляющей, с жарким пламенем стартовых двигателей, кипящем в дюзах. Его нос с шумом вошел в ведущий вверх изгиб взлетной установки и уже был далеко — грохочущая полоска серебра, выстреленная в голубизну. Мгновение она мерцала в золотисто-красном утреннем свете, а потом была проглочена лазурным туманом неба.

Саттон снова опустил глаза на землю и сидел, впитывая в себя ее вид, как человек впитывает в себя первые горячие лучи весеннего солнца после долгих месяцев зимы.

Далеко к северу возвышались двойные башни Бюро правосудия, Инопланетное отделение. А к востоку — громада зданий из пластика и стекла — Университет Северной Америки. И другие здания, которые он позабыл… Здания, для которых, как он обнаружил, у него не было названий, здания, удаленные друг от друга на расстоянии мили, с парками и лужайками между ними. Дома были скрыты деревьями и кустарниками — ни один не стоял в пустынном одиночестве, — и сквозь зелень холмов Саттон заметил мерцание света: свидетельство того, что там жили люди.

Машина скользнула и остановилась перед административным зданием, и андроид открыл дверцу.

— Сюда, сэр, — сказал он.

В холле было занято всего несколько кресел, в большинстве людьми.

«Людьми или андроидами, — подумал Саттон. — Нельзя уловить разницу, если не видишь их лба. Знак на лбу — клеймо изготовления. Сигнальная пометка, которая говорит: этот человек не человек, хотя он им и кажется.

Вот те, которые ко мне прислушаются. Вот те, которые обратят внимание. Вот те, которые спасут меня от любой вражды, которую в будущем человек поднимет против меня.

Потому что они хуже, чем те, кто лишен наследства. Они не бывшие люди, они не были людьми никогда. Они рождены не женщиной, а в лаборатории. Их мать — бункер с химическими реактивами, а отец — изобретательность и техника человеческой расы.

Андроид — искусственный человек. Человек, сделанный в лаборатории из собственно человеческого глубокого знания химических веществ, атомной и молекулярной структур и странной реакции, которая известна под названием «Жизнь».

Человек во всем, кроме двух строк знаков на лбу, кроме способности к биологическому воспроизводству.

Искусственные люди в помощь настоящим, биологическим людям, чтобы держать груз Галактической империи, чтобы сделать тонкую линию человечества потолще. Но удерживаемые на своем месте. О да, вполне удерживаемые на своем месте. Подходящем для них месте».

Коридор оказался пуст, и Саттон, шлепая босыми ногами по полу, шел за андроидом. На двери, перед которой они остановились, было написано:

— Войдите, — сказал андроид.

Саттон вошел. Человек за столом взглянул вверх и судорожно глотнул.

— Я человек, — обратился к нему Саттон. — Может быть, я не похож на него, но это так.

Человек ткнул большим пальцем в сторону кресла.

— Садитесь, — приказал он.

Саттон сел.

— Почему вы не ответили на наши сигналы?

— Передатчики неисправны, — ответил Саттон.

— У вашего корабля нет опознавательного знака.

— Его смыло дождем. А у меня нет краски.

— Дождь не смывает краску.

— Не земной дождь, — объяснил Саттон. — Там, где я был, смывает.

— Ваши двигатели, — спросил Дэвис, — вы не смогли из них ничего выжать?

— Они не работают, — ответил ему Саттон.

Кадык Дэвиса подскочил вверх и вниз.

— Не работают? Как же вы управляли кораблем?

— Энергией, — ответил Саттон.

— Энергией… — поперхнулся Дэвис.

Саттон уставился на него ледяным взглядом.

— Еще что-нибудь? — спросил он.

Дэвис был смущен. Бюрократ запутался. Все ответы были неверны. Он поиграл карандашом.

— Мне кажется, все это лишь обычные штучки. — Он положил блокнот с вопросами перед собой.

— Имя?

— Ашер Саттон.

— Начало… Слушайте! Минутку! Ашер Саттон?

— Правильно.

Дэвис швырнул карандаш в блокнот.

— Почему же вы мне сразу этого не сказали?

— Не представлялось возможности.

Дэвис разволновался.

— Если бы я знал!.. — сказал он.

— Это борода, — объяснил Саттон.

— Мой отец рассказывал о вас. Джим Дэвис. Не помните его?

Саттон покачал головой.

— Он большой друг вашего отца. То есть они знали друг друга.

— Как там мой отец? — спросил Саттон.

— Отлично, — сказал Дэвис с энтузиазмом. — Все еще крепок.

— Мои отец и мать, — холодно ответил ему Саттон, — умерли пятьдесят лет назад. Во время Аргучской пандемии. — Он поднялся на ноги и поемотрел Дэвису прямо в лицо. — Если вы закончили, — сказал он, — я бы хотел пойти в свой отель. Они найдут мне какую-нибудь комнату?

— Конечно, мистер Саттон, конечно. Какой отель?

— «Герб Ориона».

Дэвис полез в ящик, вынул справочник, пробежал дрожащим пальцем по колонке.

— Чери 26-34-89, — произнес он. — Телепорт вон там. — Он указал на кабину, встроенную в стену.

— Спасибо, — откликнулся Саттон.

— Насчет вашего отца, мистер Саттон…

— Я знаю.

Он повернулся и пошел к телепорту. Прежде чем закрыть дверь, он обернулся. Дэвис смотрел на экран видеофона и что-то быстро говорил.

Двадцать лет не изменили «Герб Ориона».

Саттону, вышедшему из телепорта, все казалось таким же, как тогда, когда он отсюда ушел. Немного потрепаннее и чуть консервативнее… но это был тихий дом, шепоток приглушенной действительности, немодная меблировка, атмосфера приложенного ко рту пальца и хождения на цыпочках, подчеркнутая респектабельность, то, что он помнил и о чем мечтал в долгие часы одиночества. Настенная роспись была такой же, как всегда. Немного выцветшая за долгий срок, но та же самая, которую Саттон помнил. Тот же похотливый Пан еще преследовал, после двадцати лет погони, ту же самую охваченную ужасом девушку по тем же самым холмам и долинам. И тот же кролик выпрыгивал из-за куста и наблюдал за ними, жуя вечную жвачку из клевера.