Владимир Медведев - «Если», 2000 № 01

Обстановка складывается таким образом, что опыт Октябрьской революции в России будет, возможно, еще востребован — с учетом допущенных после нее ошибок.

Борьба ведущих держав мира с терроризмом привела не к его уничтожению, но к мутации. Рыцарей «Калашникова» и взрывчатки сменили террористы-хакеры. Мировые банки, да и конторы поменьше, все чаще сотрясались от компьютерных ограблений. Защита денег совершенствовалась; но нападение всегда опережает защиту.

Двадцать первый век прошел в войнах. Танки, самолеты и ракеты применялись ограниченно, не были востребованы и ядерные боеголовки. Это были войны транснациональных корпораций. Битвы экономических разведок. Штурмы компьютерных цитаделей. Самым дорогим товаром на планете стала информация, и возникли могущественные фирмы, добывающие ее и торгующие ею.

Я имею в виду организованную преступность. За двадцать первый век справиться с нею не удалось, поскольку уровень ее организации выше, чем когда-либо сможет добиться демократия, а средствами она в целом обладает вряд ли меньшими, чем транснациональные корпорации. Как и терроризм, она рекрутируется из наиболее активной и чуждой моральных предрассудков части молодежи. Помнится, какое-то время даже всерьез дебатировался вопрос об официальном признании преступных картелей — в первую очередь наркоторговцев, при условии «разумного ограничения» их деятельности. Впрочем, мировой экономический кризис середины века нанес изрядный урон могуществу и криминальных структур.

В первой четверти века была предпринята экспедиция на Марс, интернациональная по форме, но профинансированная в основном США. Ее результаты не потрясли общественное мнение, и было много разговоров о том, что итоги предприятия не оправдывают вложенных средств. Тем не менее была начата подготовка к следующему космическому рейду. Однако после кризиса космическую программу отложили «в долгий ящик» и до конца века о ней всерьез более не рассуждали.

Открытые на Луне две научные станции по тем же причинам пришлось эвакуировать и законсервировать до лучших времен. Однако оставленные там исследовательские аппараты продолжают деятельность в автоматическом режиме и по сей день.

Положение и роль России в XXI веке оказались весьма сложными и противоречивыми. Велико, конечно, было искушение еще в конце двадцатого века предсказать, что самая трудная для нас пора настанет где-то на подходе к 2012 году (экстраполируя 1612-й и 1812-й). Но, так или иначе, были потери и были достижения. Хотя многие явления трудно определить однозначно.

Например, практически неизбежное заселение дальневосточных земель выходцами из сопредельного Китая (кое-где и Кореи): потеря это или выигрыш? Ответ с самого начала зависел от того, как будет воспринято, юридически оформлено и использовано это проникновение. К счастью, удалось прийти к разумному решению, расселяя мигрантов на пустующих землях, направляя туда представителей иных регионов, чтобы не возникали этнически однородные анклавы.

Исламский коридор от Поволжья и Урала — на юг, к Кавказу и Казахстану: повлиял ли он как-то на равновесие внутри России? Сейчас по этому поводу нет единого мнения, как и в вопросе: каким образом относиться к двойственной политике двух закавказских стран, особенно проявившейся после краха турецкой нефтяной авантюры.

Экономика далеко не сразу перестала быть напряженной. И прежде всего, на мой взгляд, потому что промышленность вновь начала прирастать за счет «оборонки» — а это всегда вначале обходится дорого, хотя затем дает большие прибыли. Но от этого нам было не уйти. Россия может жить и работать нормально и даже хорошо только при одном условии: при ощущении себя великой державой — и не в последнюю очередь в военном отношении. В осознании того, что весь мир это понимает и учитывает. Это единственная общенациональная идея, которая после тяжелого и в какой-то мере драматического финала XX века смогла «работать». Хорошо это или плохо — повод для размышлений моралистов XXII века. А в завершающемся столетии, когда стала наконец реализовываться пресловутая многополярность, сочли очень нужным и уместным показать, что мы все-таки чуть более «полярны», чем другие. Может быть, столетия на это и не хватило, но основную работу удалось все же проделать в 2001–2100 годах.

И еще — со второй четверти века началось возвращение блудных сынов и дочерей. Выяснилось, что сказки про равные права на Западе касаются не всех, и даже дети и внуки уехавших остаются людьми далеко не первого сорта. Отчий дом встретил их спокойно — без укоризны, но и без восторга. Желающим строить новую жизнь на старой родине дали возможность начать все сначала, но на определенных условиях.

От автора.

Может статься, именно так будет выглядеть ближайшее прошлое из 2100 года, а может быть, совершенно иначе… Но в любом случае подавляющее большинство, миллиарды людей на земном шаре, будут жить в целом так же, как и сейчас: своими повседневными семейными, рабочими заботами и интересами, будут есть и пить то, что Бог послал, гадать о будущем, болеть за футбол или бейсбол, рожать и растить детей. И выезжать на природу, и смотреть какой-нибудь головизор, чтобы узнать новости или увидеть новый фильм… И, как всегда, с переменным успехом, воевать с тараканами. Возможно, к четвертому тысячелетию мы с ними наконец разберемся. Или они с нами. □

Умные, красивые, сильные, отважные… Но как они выглядят — героини фантастических произведений? Умеют ли наши авторы изображать женщин так, как они того заслуживают? — задумался московский критик.

В 1998 году вышла остроумная статья Елены Первушиной «Война полов в современной фантастике». Она оканчивается печальным вердиктом: «Персонажи фантастики научились, путешествовать по параллельным пространствам и альтернативным временам, погружаться в киберспейс и Огранду без ущерба для собственной личности. Но (за редчайшим исключением) так и не научились любить и быть любимыми». Это означает: из романа в роман кочует несколько простейших амплуа, их достаточно обозначить парой фраз, и читатель моментально узнает любимцев.

Бывают начитанные фантасты, которые заменяют слово «амплуа» на более ученое слово «архетип». Я могу согласиться с ними — Пьеро и Арлекин, конечно, архетипы. Читатели утонченные знают, что существует фантастика массолитная и элитарная. Для массолитной вроде бы и не нужно особенно «прорисовывать» персонажей, поскольку на «среднего» читателя воздействуют гораздо более грубыми и сильными средствами.