Любовь Лукина - Искатель. 1989. Выпуск № 06

— Как это могло произойти?

— В статье не говорится. Вам придется справиться в соответствующей фармацевтической фирме. Здесь она указана — лаборатория «Тайрсон» в Кембридже. Я знаю там одного человека. Если хотите, я попрошу его вас принять.

— Это было так давно.

— Дорогой мой, микробы не умирают. Они могут затаиться, как бомба замедленного действия, ожидая своего часа. Некоторые лаборатории хранят биологические штаммы десятилетиями. — Он снова посмотрел на статью и сказал: — Лучше сами прочтите эти абзацы, — и протянул мне журнал.

Я прочитал: «Спустя 24–48 часов после внутримышечной инъекции чистой культуры начинается воспаление одного или нескольких клапанов. Примерно через десять дней температура становится нормальной, и, если лошадь только ходит или бежит легким галопом, может показаться, что она выздоровела. Шум в сердце по-прежнему присутствует, дыхание лошади затруднено, поэтому ее приходится освобождать от быстрого бега.

В последующие несколько месяцев на сердечных клапанах появляются наросты, так что может развиться артрит в некоторых суставах, особенно ног. Болезнь носит хронический характер и прогрессирует, смерть, как правило, может наступить внезапно в результате напряжения или из-за сильной жары — иногда через несколько лет после первоначальной инъекции».

Я поднял на него глаза.

— Это именно тот случай, не правда ли?

— Прямо в точку.

— Внутримышечная инъекция чистой культуры, — сказал я медленно, — не может быть случайной. Это абсолютно исключено. Джордж Каспар принял в этом году такие меры предосторожности на своих конюшнях — сигнализация, охрана с собаками, — что никто не мог приблизиться к Три-Нитро со шприцем, полным живых микробов.

— Зачем же шприц? Пройдемте в лабораторию, я вам покажу.

Он разорвал крошечный пластиковый конвертик и вытряхнул содержимое на ладонь: иголку для подкожных впрыскиваний, прикрепленную к пластиковой капсуле размером с горошину.

— Эту штучку можно незаметно держать в руке — сказал я.

— Достаточно похлопать лошадь, зажав иголку в руке.

— Вы не могли бы дать мне одну такую иглу?

— Пожалуйста, — слагал он, протягивая мне конвертик.

Я положил его в карман. Кен сказал медленно:

— Знаете, вы могли бы успеть помочь Три-Нитро.

Он задумчиво посмотрел на большую бутыль с кровыо Зингалу, которая стояла на сушильной доске возле раковины.

— Мы можем подобрать антибиотик, который вылечил бы его от болезни.

— Разве еще не поздно?

— Для Зингалу слишком поздно. Но я не думаю, что наросты начнут появляться сразу. Если Три-Нитро был заражен… скажем…

— Скажем, две педели тому назад, после заключительной тренировки галопом.

Он взглянул на меня с любопытством.

— Значит, две недели тому назад. Его сердце не в порядке. Но наросты еще не начали появляться. Если он вовремя получит нужный антибиотик, то может полностью поправиться.

— Вы хотите сказать, что он вернется к нормальному состоянию?

— Почему бы нет?

— Чего же вы ждете?

Большую часть воскресенья я провел возле моря, двигаясь на северо-восток от Ньюмаркета к широкому опустевшему побережью Норфолка. Просто, чтобы куда-то поехать, что-то делать, убить время.

Весть о том, что я присутствовал при вскрытии Глинера, дойдет до Джорджа Каспара через день, Тревор Динсгейт узнает об этом, несомненно, узнает.

У меня все еще есть возможность уехать. Еще не стишком поздно. Я могу уехать и не подавать о себе известий.

Я покинул побережье и поехал на своей машине в Кембридж. Остановился в отеле «Юпиверсити армс» и утром отправился в фирму «Тайрсон фармасьютиклз вэксин лэйборэториз». Спросил мистера Ливингстона, и он вышел ко мне.

— Мистер Холли? — Ливингстон пожал мне руку. — Мистер Армадейл звонил мне и объяснил, что вам нужно. Я полагаю, что могу помочь вам.

Он привел меня в большую лабораторию, стеклянные стены которой выходили с одной стороны в коридор, с другой — в сад, и с третьей — и соседнюю лабораторию.

— Это экспериментальный отдел, — сказал он. — Итак, задайте свой вопрос.

— Да, да… Как случилось, что лошади, которых вы использовали в сороковых годах для получения сыворотки, заразились эризниелоидом?

— Мы опубликовали материал на эту тему, не так ли? До моего прихода сюда, разумеется. Но я слышал об этом. Да. Что ж, такое может случиться. Хотя и не должно. Обыкновенная небрежность, понимаете?.. Вам известно что-нибудь о производстве сыворотки против эризипелоида? — спросил он.

— Считайте, что почти ничего.

— Тогда я объясню вам, как объяснил бы ребенку. Не возражаете?

— Прекрасно.

— Вы делаете инъекцию живой культуры эризипелоида лошади. Я сейчас говорю о прошлом, когда для этого использовали лошадей. Кровь лошади вырабатывает антитела для борьбы с микроорганизмами. Но лошадь не поддается заражению, потому что такая болезнь бывает только у свиней. Иногда стандартная культура эризипелоида теряет силу, и для того, чтобы сделать ее снова вирулентной, мы пропускаем ее через голубей. Это обычная практика. Живые вирулентные микроорганизмы, взятые от голубей, были помещены в чашки, в которых находилась кровь. Там они размножались. Таким образом получалось достаточное количество для инъекций лошадям. Кровь на чашках была бычья. Но однажды из-за чьей-то небрежности микроорганизмы были введены в агаро-кровяную среду, которая была приготовлена не на бычьей, а на лошадиной крови. В результате получился мутантный штамм. — Он сделал паузу. — Никто не сознавал, что произошло, до тех пор, пока мутантный штамм не был введен лошадям, которых использовали для получения сыворотки, и все они заболели эризипелоидом. Мутантный штамм оказался поразительно устойчивым. Инкубационный период составлял сутки-двое после прививки, и всегда вслед за этим развивался эндокардит, то есть воспаление сердечных клапанов.

В соседнюю комнату вошел молодой человек в расстегнутом белом халате, и я видел, как он ходит и что-то ищет.

— Что было дальше с мутантным штаммом? — спросил я.

Ливингстон помолчал, потом произнес:

— Мы сохранили немного, я бы сказал, как диковинку. Но, конечно, сейчас он уже ослаблен, и для того, чтобы восстановить в полной мере его вирулентность, его надо было бы…

— Ясно… пропустить через голубей.

— Именно так, — подтвердил он.

— И какая нужна квалификация, чтобы пропустить его через голубей и потом вырастить культуру на агаро-кровяной среде?

Он заморгал.

— Я, конечно, мог бы это сделать.

Молодой человек в соседней комнате заглядывал в шкафы.

— А есть ли где-нибудь в мире, кроме этой лаборатории, образцы такого мутантного штамма? Точнее, послала ли ваша лаборатория какие-то образцы в другие места?