Дэвид Лэнгфорд - «Если», 2000 № 06

Если бы она сообщила мне это накануне, то виноград и бутерброды с ветчиной показались бы мне еще вкуснее.

— Что ж, сейчас нам больше негде искать, — сказал я и взялся за последний тост.

Но что означали ее слова применительно к убийству Мо? Кто-то и ему давал медленно действующий яд, который копился в организме неизвестное количество лет — так же, как и в организме Якоба, — и в результате оба умерли в один день?

Маловероятно. Похоже, тут действовали силы более серьезные, нежели один катализатор. Интересно, сказал ли Мо что-нибудь Якобу обо мне? И о том, что я к нему приеду? Я очень надеялся, что не сказал — мне очень не хотелось оказаться в роли второго, решающего катализатора.

Через час мы уже мчались на запад в сторону Тернпайк. Ярко сияло солнце, в окно врывался свежий ветер — замечательный день для загородной прогулки, да только ехали мы расследовать смерть одного из моих лучших друзей. Я позвонил Корине и сообщил, что заеду днем, если смогу.

— Расскажите мне о своей работе, — попросил я Сару. — О настоящей работе, а не о туфте для научного совета.

Как вы знаете, очень многие судят о науке по ее техническому оснащению. То есть если исследование делается без применения компьютеров, микроскопов и новейших красителей для ДНК, что это уже не наука, а магия, предрассудки или откровенная чушь. Но наука, по сути своей, есть метод, рациональный способ исследования мира, а все эти железки — вещь вторичная. Разумеется, приборы очень помогают, потому что раскрывают перед нашим сознанием более широкую картину, они подвластны зрению, осязанию и другим органам чувств человека. Но ведь приборы не очень-то нужны, верно?

— То есть сельское хозяйство, селекция растений и животных и прочие манипуляции с природными фактами практикуются людьми уже тысячелетиями, и никакого сложного оборудования для этого не требуется?

— Правильно, — согласилась Сара. — Но это очевидный факт и, уж конечно, не причина для убийства. Однако есть некие люди, которые преобразуют природу не для того, чтобы вывести новые, улучшенные сорта, а чтобы на этом нажиться, приобрести власть и устранить всех, кто станет у них на пути.

— Нечто вроде мафии биологов, — пробормотал я.

— Да, можно и так сказать.

— А есть ли у вас какие-нибудь примеры, улики, кроме вашей теории об аллергене?

— Вы сомневаетесь? Хорошо, вот вам пример. Вы никогда не задумывались над тем, почему у нас, в Штатах, после второй мировой войны люди стали так грубы друг с другом?

— Что-то не понимаю…

— Об этом немало написано в социологической литературе. В первой половине века имелся некий стандарт цивилизованности, вежливости, межличностных отношений — то, как люди общались на публике, в бизнесе, в семье. А потом устои пошатнулись. И это признают все. Кое-кто винит во всем напряженность атомного противостояния или то, что телевизор все более подменяет школьное образование и становится для детей основным источником информации. Есть и множество иных причин. Но у меня имеется собственная теория.

— Какая же?

— После второй мировой войны в атомный век вступил весь мир, а не только Америка. И в Англии, и в Западной Европе тоже есть телевидение и автомобили. Но Америку от Европы отличают именно огромные сельскохозяйственные территории, где можно тихо и незаметно выращивать нечто, к чему у большинства людей существует аллергия низкого уровня. И я считаю, что причиной всеобщей раздражительности и утраты самообладания стало нечто, проникшее-буквально каждому под кожу — аллерген, специально созданный для этой цели.

«Боже, теперь я понял, почему ее теорию в штыки принял ученый совет. Пожалуй, стоит ей подыграть. Ведь я на собственном горьком опыте убедился: с безумцами лучше не спорить».

— Что ж, у японцев в конце войны имелись вполне конкретные планы начала биологической войны. Они собирались распространять возбудителей смертельных болезней с помощью воздушных шаров.

Сара кивнула:

— Японцы — одна из самых продвинутых наций во всем, что касается сельского хозяйства. Не знаю, замешаны ли здесь и они, но…

Запищал телефон.

Маклахен как-то написал, что в нашем технологическом мире машина есть единственное место, где можно укрыться от назойливого и требовательного телефонного звонка. Но это, разумеется, было написано до эпохи мобильных телефонов.

— Алло? — ответил я.

— Алло? — отозвался мужской голос со странным акцентом, молодой и одновременно низкий. — Мистер Бюхлер, это вы?

— Гм-м… нет. Вы что-то хотите ему передать?

Молчание. Потом:

— Ничего не понимаю. Это машина мистера Бюхлера?

— Правильно, но…

— А где Мо Бюхлер?

— Представьтесь, пожалуйста.

Я услышал странное пощелкивание, потом гудок.

— В этом телефоне есть функция «ответный звонок»? — спросил я себя и Сару, потом отыскал нужную кнопку и нажал ее.

— Добро пожаловать в справочную AT&T, — услышал я бодрый женский голос. — Данный абонент или недоступен, или находится за пределами зоны вызова…

— Это был Эймос, — заключила Сара.

— Тот парень, что звонил? — тупо уточнил я.

Сара кивнула.

— Наверное, он все еще в шоке после смерти отца, — предположил я.

— А я думаю, что он его и убил, — сказала Сара.

Мы углублялись в Пенсильванию, и неестественно яркие краски придорожных рекламных щитов постепенно сменялись разнообразными оттенками зелени, которыми я восхищался всего лишь вчера. Но сегодня краски природы были мне не в радость. Я понял, каково истинное лицо природы. Мы романтизируем ее красоту, но ведь природа и есть источник неурожая, голода, землетрясений, болезней, смертей… И еще оставался открытым вопрос: верна ли теория Сары о том, что некоторые люди помогают темной стороне природы?

Сара рассказала мне об Эймосе. Ему сейчас шестнадцать лет. Он получил лишь начальное школьное образование. Однако, как и подобает потомку эмишей из отколовшейся группы, о существовании которой посторонние и не подозревают, мальчик получил и неплохое самостоятельное научное образование: он обучился искусству биологи-ческой алхимии. Он стал учеником своего отца.

— Но зачем? Какова причина убийства?

— Эймос не только будущий ученый, но еще и типичный упрямый подросток. У него много подружек, он любит выпить и погонять на машине, как прочие парни из разных группировок эмишей.

— О чем вы говорите?

— «Гроффи», «Эмми» и «Трейлеры» — это лишь три самые крупные группировки. Но есть и другие, поменьше. Конечно, Якобу все это не нравилось. Времяпрепровождение Эймоса было постоянной причиной ссор отца и сына.

— И убийство Якоба?..

— Но ведь Якоб мертв? И я совершенно уверена, что одна из группировок, в которой состоит Эймос, связана с биологической мафией. Той, что убила и Мо.