Татьяна Минина - Исправленному верить (сборник)

Да… Зимы стали холодать РЕЗКО. Пришлые и то не успевали за ними, а о нас уж чего говорить? Последние две зимы Настоящие вымерзали целыми стоянками. Пришлые придумали, как выделывать шкуры волков, чтоб их можно было носить в мороз. Мы опять не смогли повторить. Говорят, во времена прадедов наиболее ушлые Охотники умудрялись что-то выменивать у них на добычу… но только не после начала войны за леса, не после того, как уцелевшие Пришлые слишком хорошо уяснили, что смертельно опасно подпускать Настоящего на расстояние удара. И вот теперь они как-то держались, а мы – нет. Если эта зима будет опять холодней предыдущей, то Настоящим её не пережить. Никому из нас. А она будет, это ясно. Вон кое-где уже и снег лежит… прошлой осенью в эти дни было ещё тепло.

Я не знаю, что будет на Юге. Вещуны могут видеть настоящее и то, что было раньше, но заглядывать вперёд нам не дано. Вот только одно я видал и понял. Пока зелёные твари шли к Проливу, они осознали, что могут обходиться без своих болот. И, значит, когда им станет в них тесно… А это будет скоро, ведь нынешние их болота совсем не так велики, как те, что высохли в Жёлтых Землях… Так вот, тогда они покинут их и пойдут за перевалы. И нам их не удержать, ибо нам не хватит на это ума. А Пришлым их не удержать потому, что им не хватит на это силы. Тем более что лучших их мужчин выбили мы. Успели. А те, что остались… они хиляки даже для Пришлых. Не им и не их детям заглянуть в эти немигающие золотые глаза и остаться живыми, смешно об этом говорить. Вот такие дела, Охотник. Я могу не любить Пришлых, и я их и не люблю, но если нас сметут, то уж лучше они, чем зелёные твари. Ты правильно понял, что я задумал. Не понял только зачем. Они ведь выживут здесь, в лесах. И те младенцы, что не остались стыть в роще, что к вечеру замяукают уже на этой их стоянке, выживут тоже. И наплодят детей, они будут самыми сильными мужчинами в племени, уж это-то наверняка. И если повезёт, их дети получат не только силу отцов, но и ум матерей. А дальше – или отступят холода и твари придут сюда из-за гор, или Пришлые расплодятся без нас и сами двинутся на юг. В любом случае когда-нибудь они встретятся. И когда они встретятся, у Пришлых… у наших с Пришлыми потомков будет надежда устоять. Я верю, что она будет.

– Ладно, хватит болтать. Нам ещё возвращаться. Пора.

И ведь они не узнают. Никогда…

Натуралист:Если они могли скрещиваться, значит, людей и огров не стоит считать разными видами.

Северянин:А кем тогда стоит считать? Резюмируем – возможно, предки, так и не оформившись как полностью самостоятельный вид, вместо этого побрели скрещиваться с ограми.

Принцесса:А кого чего удивляет? Времена были простые, моралью не обременённые…

Ваш Стекольщик:Да не было никаких огров! Вообще! Давно доказано, что пресловутый череп из О’Гранье – это фальшивка!

Натуралист:Находки давно не ограничиваются костями в О’Гранье. Так что были. Только мы их благополучно выбили…

Северянин:Ящеры, а не мы.

Натуралист:Ну, ящеры тоже постарались. А мы добивали остатки и тех, и других:). Хотя соглашусь: не случись в Ледниковый период ящеров в южном рефугиуме, ещё неизвестно, кто бы кого – мы огров или огры нас.

Северянин:Ну, не скажи. Как я понимаю, пока ещё не ясно, дожили ли южные огры до встреч с людьми. Вот северных мы били, это да. Но они кончились раньше:).

Принцесса:Одно утешает. Что эти ваши генетики нашли у нас огров, а не ящеров;)).

Хищница:Вариантов с огрскими маркерами в генах людей на самом деле масса. Что угодно могло быть. От союзов по взаимному согласию до прямой их противоположности. Жизнь, как известно, пышно зеленеет.

Принцесса:Да, темна вода… Подозреваю, что кто там и как у предков нашалил, мы всё равно не узнаем. Ладно, дети огров:), хватит болтать о ерунде. Лично я спать пошла.

Хищница:А всё-таки как минимум интересно… Спасибо, Дюк!

[7]

– И что же, эти несчастные и в самом деле круглый день сидят в оковах? – Тонкие пальчики крепко сжали крохотную ручку чайной чашки, будто ища у нее поддержки.

– Помилуйте, голубушка Ольга Андреевна, – почти что оскорбился Ледер. – Что за дикая у вас картина… Это романистам пусть будет угодно живописать бесчинства, которые, по их мнению, творят жестокосердые врачи над беззащитными жертвами душевной болезни, а просвещенным людям не к лицу… Заверяю вас, что ни цепей, ни клеток в стенах Обуховской больницы не применяется – мы же не Германия какая-нибудь… – Последняя фраза в устах Ледера выглядела особенно комично, поскольку сам он был из немецкого рода – давно, впрочем, обрусевшего. – Для успокоения ажитированных пациентов используются ремни и специальные camisoles [8]с особенно длинными рукавами. Рукава обвязываются вокруг тела и закрепляют больному руки, чтобы он не мог повредить себя во время приступа ярости. Никаких прочих «оков» не применяется.

Ледер шумно отхлебнул чаю и укоризненно покачал головой:

– Душевную болезнь, господа, не излечить жесткими мето́дами. В корне любой мании или меланхолии лежит страх, а страх можно победить только добротой и гуманным обращением. Тут я являюсь приверженцем идей, первоначально развитых месьё Дакеном: прежде чем хоть сколько-нибудь продвинуться на пути исцеления, врач должен установить с больным особенную доверительную связь, научиться понимать его помешательство, даже в некотором роде разделить его – être fou avec eux [9]…

Ольга Андреевна не сдержала удивленного возгласа.

– Ну, не в буквальном, натуральном, значении, – со смешком успокоил Ледер, довольный произведенным впечатлением.

– И что же, – полюбопытствовал юнец флегматической наружности, приходящийся, кажется, хозяйке дома племянником, – значителен ли успех?

– Успех, вне всякого сомнения, есть, – ответил Ледер. – Вот не далее как вчера… – Он неожиданно спохватился: – Однако я боюсь, что решительно наскучил. Прервемся.

Собрание запротестовало. Предмет определенно вызывал у всех живейший интерес.

– Рассказывайте, Михаил Францевич, – распорядилась Ольга Андреевна. – Не кокетничайте.

Ледер развел руками, показывая, что желание хозяйки для него закон, и продолжил:

– Два года назад к нам поступил примечательный больной. Молодой инженерный офицер в состоянии глубочайшей – поистине, как говорится в народе, черной – меланхолии. Был он совершенно погружен в себя и вовсе не реагировал на происходящее вокруг. Целыми днями сидел он неподвижно и чрезвычайно скоро бормотал под нос одни и те же слова по кругу: «Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!»