Наталия Никитайская - Вторжение Бурелома

За обедом разговор наш продолжился. Бурелом начал первым:

- Вернемся-ка, Мария Николаевна, к театру. Вы даже не представляете, как много людей выстраивается с протянутой рукой, стоит только человеку разжиться деньгами!.. И среди тех, кто попрошайничает, полным-полно ваших коллег...

- Немудрено, - ответила я. - Театры - нищие. - Честное слово, помимо воли, я гордилась сейчас этой нашей нищетой.

Бурелом только усмехнулся:

- У меня почти нет опыта театрального зрителя. - Он откинулся на стуле. - Не люблю я этих театров. Не привык. Сначала не до того было. А теперь уже поздно привыкать. Варьете - еще туда-сюда. Голенькие попки, клоуны; когда русское поют, тоже люблю. "Хасбулат удалой, бедна сакля твоя", - пропел он, в меру скверно...

- Но если так, о чем же мы будем с вами говорить?

- Вот невнимательный вы человек, Мария Николаевна. Аналитик уже давно сделал бы вывод, к чему я клоню. Я же вам русским языком сказал: Я ХОЧУ, ЧТОБЫ У МЕНЯ БЫЛО ВСЕ. Но речь не только о доме, вилле, яхте и прочем... Я хочу иметь ВСЕ, что мог позволить себе просвещенный монарх, в том числе и свой, придворный театр!..

Я расхохоталась. Так явственно дыхнуло на меня перегаром тщеславия, убогого, мещанского. В сочетании с просвещенным монаршеством это выглядело так же нелепо, как мантия с головками чеснока вместо хвостиков горностая. Я смеялась так, что на глаза навернулись слезы. Камень мой посылал разряд за разрядом, взывая к моему благоразумию. И один из его разрядов оказался таким сильным, что сердце мое чуть не остановилось. Я схватилась руками за грудь и охнула, соединив в этом выдохе неожиданную боль с последним звуком смеха и промелькнувшей догадкой: Бурелом хочет иметь свой театр и для этого он пригласил меня!.. Театр и я!.. Боже, что же я делаю?!

Все это время Бурелом молча, не отрываясь, смотрел на меня. Глаза его, казалось, ничего не выражали. Но именно эта пустота в глазах и была пугающей. И тут вошла девица, прислуживавшая за столом:

- Лев Петрович, извините, звонит Ирокез. Вы просили сразу соединить.

- Да! - рявкнул Бурелом в трубку так, что завибрировали стены. - Что скажешь? Чего ору? Это тебя не касается!.. Кто будет сопровождать груз?! Безработный? Каскадер?! Ты что, звезданулся?! Эта работа для профессионалов, а не для трюкачей... Да нет, Ирокез, когда я тебе не доверял... Раз ручаешься, значит, головой ответишь... В министерстве? Порядок. Документы доставит Николай, прямо к составу... У тебя все? Ну и у меня все!.. Ни пуха, ни пера!..

Он повесил трубку, посмотрел на меня глазами уже обычной, неяростной мутности и сказал:

- Подумать только, и этот послал к черту. Да есть ли смысл в таком посыле?..

Я заставила себя улыбнуться. По правде говоря, я не прислушивалась к разговору, хотя и бросились мне в уши слова о каскадере - "как Лева", подумала я. И это воспоминание не улучшило моего настроения: вот уж действительно, похоже, посмеялась к слезам. Идиотка!.. Столько прошляпить из-за активно и некстати прорвавшейся смешливости!.. После такого Бурелом вряд ли захочет продолжить со мной переговоры.

- Неплохо я вас повеселил, - сказал Бурелом, наливая себе еще кофе. Но задачи такой перед собой не ставил.

- Догадываюсь, - сказала я и обреченно посмотрела на часы.

- Не поглядывайте на часики. Когда настанет время, за вами зайдут, тут же отреагировал Бурелом и продолжил, как ни в чем не бывало. - Однако нам следует все-таки поторопиться. В прошлый раз вы сказали мне, что театры горят и потому, в частности, что нет хороших современных пьес... Я знаю, что горят они и потому, что нет денег...

- Да, конечно... - я была в замешательстве и в напряженном ожидании: неужели?! неужели?! неужели я так близка к чуду?..

- А еще?.. Еще какие причины?

Я заставила себя собраться:

- Их много... Отсутствие зрителя, например.

- А что нужно, чтобы зритель был?

- Очень немного: охрану каждой женщине-театралке... Вы ведь знаете, всегда, даже в лучшие времена, в театры ходили, в основном, женщины. А сейчас они боятся поздно возвращаться домой.

Бурелом в раздражении присвистнул:

- Я говорю с вами серьезно.

Я дернулась от такой неожиданной реакции:

- И я серьезно.

- Ну, ладно. Что вы скажете о бродвейской системе?

Ого! Уж таких-то вопросов я от него ждать не могла.

- Это хорошая система, и у нас уже есть довольно удачные попытки ее введения, но лично мне ближе театр, который культивировался у нас - театр единомышленников. С постоянной труппой, со своей манерой, со своим стилем... Конечно, без разбухших административных служб и огромного количества никому не нужных бездарных актеров в штате...

- А что вы скажете, если я поставлю и на тот и на другой варианты?..

Вот оно!.. Все внутри у меня замерло от сладкого предчувствия...

- Что я могу сказать? Театр не скачки, а актеры и режиссеры - не беговые лошадки. Творчество и творческий народ - сфера тонкая и ненадежная. А ведь вы хотите вложить свои деньги наверняка?..

Каким-то образом мне удавалось сохранять видимость по-деловому простого разговора, но из головы не выходило: почему он простил мне мой смех? Почему усилием воли - а я разглядела это усилие - заставил себя подавить гнев. Нельзя было говорить о моем будущем, оставив этот вопрос не проясненным, и я спросила:

- Лев Петрович, можно я немного отклонюсь в сторонy? - Он кивнул и я продолжила. - Я вот все думаю: в какой форме вы примете от меня извинения за мой неуместный хохот?

- А, вот вы о чем? Меня это не интересует. Мы ведь с вами души родственные. Вон вы тут как ели за столом - вас научили. Но не дома, не с детства, а в институте. Потому что дом ваш немногим лучше моего: папа плотник, мама - бывший музейный служащий - машинистка в Эрмитаже. Так что я знаю цену и вашему аристократизму и своей царственности... Однако, каким бы образом вы ни приобрели свои манеры, есть шанс, что вы не сконфузитесь и за королевским столом, а за мной тоже есть кое-что...

Что ж, уел он меня неплохо. И, черт побери, мне, оказывается, интересно было с ним разговаривать! Я усмехнулась:

- Сейчас мне всего двадцать четыре года, по своим друзьям и подругам я знаю, что в этом возрасте стесняются своих родителей. Но не я. Я своим родителям благодарна: они, не втолковывая, не нудя, убедили меня в том, что на свете есть любовь, взаимоуважение и самоуважение. Не знаю, как ваши, а мои родители достойные люди.

- Двадцать четыре?.. - как бы переспросил Бурелом. - А ведете себя и рассуждаете на все тридцать пять...

- Хорошо, по крайней мере, что не выгляжу столетней...

- Да, - сказал он, - но молодость проходит быстро...

И слова эти отдались во мне грустью: да, слишком быстро, по крайней мере, Джульетту в возрасте Джульетты мне уже не сыграть!..

Встав из-за стола, Бурелом направился в кабинет, я пошла за ним. Он удобно устроился в кресле и закурил.