Тим Скоренко - Вдоль по лезвию слов (сборник)

Дом Виктора будет совсем недалеко от дома Офелии, и она подумает, что легко сможет дойти пешком в любое время. Значит, решит Офелия, можно задержаться.

Офелии понравится квартира Виктора. Она станет рассматривать африканские статуэтки на книжных полках, а Виктор примется что-то говорить, но для Офелии слова уже не будут иметь ни малейшего значения.

Знающий не может ничего изменить. Вы ведь знаете своё прошлое, и вы ничего не можете изменить в нём. Точно так же тот, кто знает, что произойдёт, не может это предотвратить.

Незнающий – может. Потому что он не знает, какой дорогой пойти. Он идёт той дорогой, которой хочет, а не той, что предначертала ему судьба.

Седой человек спустится по ступенькам и пойдёт по безымянной улочке. Он слишком долго прожил, чтобы сохранять надежду.

Он остановится под освещённым окном на одной из маленьких улочек Рима. Он не знает названия улочки, но он знает саму улочку наизусть. Он точно знает, кто сейчас выйдет из дверей этого дома.

Из дверей дома сейчас выйдет его дочь, Офелия. Она выйдет, пошатываясь. По её тонкой руке будет стекать струйка крови. Он поймает её в свои объятья, когда она уже начнёт падать на холодную мостовую.

В этот момент капо Прести будет вытирать бокалы, только что закрыв своё заведение.

В этот момент Роберта будет спать в огромной постели и видеть во сне покойного мужа.

В этот момент человек в серой униформе будет пить виски прямо из горлышка пузытой бутыли и мутными глазами смотреть на фотографию женщины в бальном платье.

В этот момент изящная белая рука будет вести невидимую линию через пухлые женские губы, через маленький подбородок, по упругой груди, задерживаясь на пурпурных сосках, и ниже – к вожделенному раю, а золотые перстни будут лежать рядом на небольшом столике.

Вслед за Офелией в дверях появится Виктор Барза. В его руке будет зажат нож. Седой человек приподнимется, чтобы сделать что-нибудь, хоть что-нибудь, и в этот момент в переулке появится ещё один человек. Его имя не имеет значения. Он увидит человека с ножом, он увидит седого человека с девушкой на руках, и бросится на помощь, хотя он не будет знать, в чём дело. Виктор Барза испугается и побежит прочь, но прежде, чем бежать, он наугад ударит ножом и попадёт Офелии в левое лёгкое.

И тогда седой человек поднимет глаза к небу и закричит.

Он видел этот момент с самого начала. Он знал, что будет так, когда мать Офелии умирала при родах, из последних сил выдавливая хрупкого ребёнка наружу. Он знал, что будет так, когда рука в перстнях подписывала указ о ссылке. Он знал, что будет так, когда ждал звонка, которого не могло быть.

Когда придёт письмо, он будет ждать звонка, которого не будет.

Человек в серой униформе зайдёт в комнату и подаст ему белый конверт. Он может не открывать конверт, потому что знает, что внутри. Внутри – лист гербовой бумаги с двумя словами «Рим ждёт». И всё, больше ничего. Откроет он или не откроет этот конверт – не важно. Ничего не изменится.

И тогда седой человек достанет из стола бумагу и перо. Не золотое – железное. Он окунёт перо в чернила и напишет ответ.

«Я хочу умереть в Равенне», – напишет он. И всё. Больше ничего.

Потому что нет Знающих, кроме него. Потому что ничего нельзя изменить, пока он знает будущее. Пока он знает, что Офелия выходит из дома Виктора Барзы. Пока он принимает Офелию в свои объятия, пока случайный прохожий пугает Виктора, пока Виктор, убегая, вонзает нож в спину Офелии.

Позже он согнёт лист пополам, положит в чистый конверт и отдаст человеку в серой униформе.

Человек поклонится и покинет комнату.

На следующий день Офелия выйдет из дома и отправится в Пальмовый Парк.

Всё, что позволит нам Рим, – умереть в Риме, а не в Равенне.

Автор этих строк – Татьяна Луговская. На самом деле стихотворение значительно длиннее, оно называется «Равенна», и оно положено на музыку менестрелем по имени Сильвар.

Вообще, у моего знакомства с этим стихотворением очень странная история. Много лет назад, году в 2006-м, мои друзья, барды Миша Балабанчик и Володя Пинаев, разложили эту песню на две гитары и два голоса и совершенно шикарно сыграли её на совместном концерте в минском клубе «Катакомбы». От них я впервые услышал её и после недолгих поисков нашёл в сети оригинал в исполнении Сильвара (причём он показался мне хуже упомянутой аранжировки). Так или иначе, оригинал поселился в моём плей-листе.

В 2008 году я познакомился с девушкой, ради которой в итоге и переехал в Москву. Она меня познакомила с фотографом Сильваром, специалистом по жанру «ню», и он оказался тем самым бардом, который пел «Равенну». Спустя ещё полтора года я по работе познакомился с Татьяной Луговской – она редактировала мои тексты для журнала «Мир фантастики». И пазл сошёлся: как не сразу я узнал в фотографе Сильваре автора песни, так не сразу, а примерно через год узнал в редакторе Татьяне поэтессу, написавшую это прекрасное стихотворение.

Собственно, её строки и легли в основу рассказа.

– Борджес!

Борхес поморщился. Американцы всегда искажали его фамилию, пытаясь прочитать «g» как своё родное «дж». Впрочем, он мог это простить.

– Готов! – отозвался Борхес.

– Деггет!

– Готов!

– Филлис!

– В порядке!

Филлис всегда отвечал не по уставу, с этим уже давно все смирились.

– Малкин!

– Готов!

«Интернациональный экипаж, – подумал Борхес, – американцев всё равно двое, больше всех. Хотя, в общем, хорошие ребята…»

Они вышли из комнаты в том порядке, в котором их вызывали. Борхес шёл первым и думал, что ему проще всего. Малкину плохо – никто не прикроет спину.

В следующей комнате ждал полковник Смит. Борхес раньше не верил в существование людей с такой фамилией – слишком много про них ходило анекдотов. Но Валентайн Смит был перед ним во плоти – подтянутый, с каменным взглядом и чуть искривлённым ртом.

– Господа! – торжественно сказал Смит. – Полагаю, инструкции вам уже не нужны. Вы слышали их не раз и знаете наизусть. Поэтому скажу просто: удачи вам. Вы должны сделать то, что никто не делал до вас. Вы должны вернуться, чтобы доказать, что человечество на верном пути. После меня вам предстоит встреча с вашими родными. Затем – дезинфекция, контроль и – всё. Вы – на пути в будущее. Готовы?

– Так точно, – четыре голоса одновременно.

«Почему мы все говорим по-английски? Чем хуже мой родной испанский или даже русский Малкина? – думал Борхес. – Мы танцуем под чужую дудку, потому что так надо, и не замечаем этого…»