Александр Житинский - Полдень XXI век 2009 № 05

Katenok. Ничего. Я помню, ты меня успокаивал. Тогда, в Империи. У тебя это хорошо получается. Только знаешь… мне все равно немножко страшно. Как тогда. Я знаю, что-то скоро случится.

Demon. Не бойся. Я…

Katenok. Ты хороший, Дима. Но ты ничего не сможешь сделать. Пусть все будет, как будет. Наверно, я просто глупая. Я все делаю не так.

Demon. Подожди. Ты плачешь?

Katenok. Просто ты никогда не поймешь. Я же с юга. У нас там стало совсем страшно. А Тимур обещал… что я про это забуду навсегда. Вот он ушел, а я опять сижу взаперти и жду его. Господи, какая я дура.

Demon. Скажи, где ты сейчас? Я могу тебя увидеть?

Katenok. Это где-то на Северо-Западе. Тут оператор сети — NWtelecom. Этаж, кажется, пятый. За окном — железная дорога…

Demon. Дай мне свои координаты.

Katenok. Я не знаю, как.

Demon. Задействуй функцию GPS. Оно само нарисуется.

Katenok. Ну, может быть.

Demon. Кнопка где-то слева. Включи видеорежим, иначе не увидишь.

Katenok. Хорошо… только ты пока не включай, ладно? Я не хочу, чтоб ты…

Конечно, я ее не послушал. Перед тем как связь пропала, я успел ее увидеть. И увидел, как отворилась дверь за ее спиной, и чей-то силуэт возник там, в темноте. Затем по сетчатке как будто пробежала рябь, и все погасло. За окном садилось солнце, и в доме напротив уже светились окна, десять или двенадцать, на разных этажах.

Я снял очки и положил на стол. Мои руки отчего-то дрожали.

Но теперь у меня был ее адрес.

Чтобы видеть в сумерках, я надел самый мощный стимулятор, какой только мог. Спасибо родителям, на это они не жалели денег.

Этот вижн-дивайс — очень полезная вещь. Его можно надевать на глаза, на лоб или даже поверх волос, он все равно будет работать. Издали он напоминает довольно уродливые темные очки, только носить их приходится и днем, и ночью. Поэтому встречные часто глядят на меня настороженно. Они принимают меня за наркомана.

Смуглый бородач в ржавой «тойоте» — и тот оглядел меня с головы до ног, прежде чем отворить дверцу. «Куда?» — спросил он. Я назвал улицу, он покачал головой. К счастью, в машине у него оказался старинный спутниковый навигатор, да еще той же фирмы, что и мой вижн. Навигатор чуть слышно пискнул, уловив сигнал. Помню, тогда это показалось мне добрым знаком. Спустя секунду на карте засветился кружочек: это было где-то на окраине.

Свернув с кольца, мы были почти на месте. Четыре двадцатиэтажки выстроились в прямоугольник наподобие бетонных столбов, подпирающих низкое небо. До луны они не дотягивались.

Кинув на меня короткий взгляд, водитель подогнал машину поближе к подъезду. Под колесами хрустели пластиковые бутылки и еще что-то невидимое. «Ты уверэн?» — спросил водитель напоследок. Чем-то я ему понравился. Я молча кивнул.

Разноцветные квадраты окон расплывались где-то в вышине. «Пятый этаж?» — думал я.

Мне пришлось подождать, пока кто-то из жильцов не открыл дверь подъезда своим ключом. Внутри пахло краской; все стены были изрисованы размашистыми граффити. Мое неважное зрение избавило меня от подробностей. Поднявшись на вонючем лифте, я остановился в задумчивости: на стене красовалось сразу шесть кнопок с номерами квартир.

Дверь на лестничную клетку была приоткрыта. Там гуляли сквозняки. Использованные шприцы валялись на полу. Через окно, наполовину заложенное кирпичом, откуда-то издалека доносился тяжелый мерный перестук колес.

Тепловоз вдруг свистнул, прогоняя кого-то с путей. «За окном — железная дорога», — вспомнил я.

Я вернулся и нажал кнопку нужного звонка. Отчего-то я знал, что никто мне не откроет.

Фанерка, вставленная в дверь вместо стекла, напряглась и треснула. Я прислушался: за дверями квартир слышались шаги, бормотали телевизоры. Если соседи и видели меня, то не удивились.

Я сжимал перочинный ножик в кармане. Дурацкий швейцарский перочинный ножик. У самой двери я помедлил и зачем-то раскрыл его.

Клянусь: взявшись за ручку, я уже понимал, что дверь не заперта. Свет в прихожей зажегся сам собой, и я увидел себя в зеркале — нескладного, встрепанного, в темных очках и с ножом в руке.

Потом я увидел разбросанную на полу одежду. Зрение тормозило и медленно фокусировалось то на одном объекте, то на другом. Я пошатнулся и ухватился за стенку, едва не обрушив дешевый шкафчик для обуви. Ножик я для чего-то все еще держал перед собой, словно защищаясь от собственного отражения.

В ванной лилась вода. Я поискал выключатель и врубил свет. Поганое зрение настраивалось целую вечность, но от этого картинка не стала лучше.

— Катя, — позвал я и схватил ее за руку.

Рука была чуть теплой.

Чтобы ты знал, chekhov: мое от рождения слабое зрение все-таки компенсировано кое-чем. Я чувствовал ее пульс, как не почувствовал бы кто-нибудь другой. Проклятая жаркая влажность туманила мне глаза, по воде плясали блики, но я все равно видел ее побледневшее лицо и грудь, нежного розового цвета, розового, как… тут я чуть не вскрикнул.

Наверно, ее нужно было скорее вытащить из воды? По запястьям все еще струилась кровь. Я боялся, что ей станет холодно. Вслепую я перевязал ей руки каким-то полотенцем.

Назвав номер «скорой помощи», я минуты две дожидался ответа, проклиная все на свете. И особенно человека, чьего имени я не хотел даже произносить и сейчас не хочу.

Странно: «скорая» прибыла довольно быстро — вероятно, в этот квартал ей часто доводилось ездить. Молодой фельдшер (его лицо расплывалось перед моими глазами) задал мне несколько вопросов, покачал головой неопределенно. Он поднял с пола пустую упаковку из-под таблеток, понюхал, присвистнул. «Ты думаешь, это у нас первый случай? А четвертый за неделю — не хочешь?» — спросил он у меня. Но я не хотел ничего. Ее уже унесли к лифту, а я все еще стоял в прихожей и смотрел.

Ножик валялся на полу. Там его и обнаружил приехавший чуть позже человек в штатском. Внимательно осмотрев лезвие, он усмехнулся и сложил его (от щелчка я вздрогнул). «Спрячь, — сказал он. — Таким ножом только дерьмо резать, и то — пока теплое… Так ты говоришь, свет был выключен?»

Я вернулся домой поздно ночью, не помню как. Спотыкаясь, прошел в свою комнату, сорвал вижн и бросился на постель вниз лицом.

В больнице на меня никто не обращал внимания. Это была больница для бедных, убогая и безмятежная в своем убожестве. В этой больнице хорошо умирать, думал я.

«Дело знакомое, — отвечал на мои расспросы врач (заспанный, с красными глазами). — В общем, из комы мы ее вывели. Но учти: по синхрону передоз так легко не снимается. Если и вернется — дай бог, чтоб, как маму зовут, вспомнила».

Сидя на краю кровати, я гладил ее перевязанную руку. Я слышал ее пульс. Ее веки чуть заметно дрожали. Но я знал, что она меня не слышит. Ее здесь не было.