Владимир Обручев - За тайнами Плутона

В революционные дни 1905 года на столбах кто-то вывесил огромные красные флаги, которые видны были из города и страшно раздражали администрацию. Был организован целый отряд жандармов, снявших с большими затруднениями красные флаги и сжегших избушку, чтобы уничтожить приют столбистов. Но при всем желании они не могли стереть с отвесной неприступной стены надпись "Да здравствует свобода", которую какой-то смельчак ухитрился написать крупными буквами.

Уничтожение избушки, впрочем, ничему не помогло. Вместо нее возник опять балаган, и паломничество к столбам по-прежнему представляет любимое занятие красноярской молодежи. И уже немногие помнят о происшествии на столбах, которое рассказано нами.

Критик отметит, конечно, что повесть не лишена литературных

слабостей. Но, согласитесь, прочитав, ее долго не забудешь. Странное,

тревожное впечатление производит она.

Как вы знаете, в 1908 году Владимир Афанасьевич проводил со

студентами практику в районе Красноярских Столбов.

"На отвесном обрыве одного из самых больших столбов,

вспоминает Обручев, - мы различили еще полустертую надпись красной

краской "Долой самод(ержавие)", которую в дни революции 1905 года

ухитрились написать какие-то смелые туристы. По рассказам

красноярцев, тогда же на вершине одного из столбов был водружен

большой красный флаг, и полиция вынуждена была выслать целый отряд

для снятия его и уничтожения этой и других революционных надписей на

Столбах, что, очевидно, удалось не вполне. Жандармы в сапогах со

шпорами не смогли лазить по столбам так успешно, как молодые туристы,

получившие даже прозвище "столбистов".

Эти вот впечатления и легли первоначально в основу повести.

Но пришедшая уже литературная известность его не прельщала, он

служил науке.

В 1929 году Обручев был избран академиком, переехал в Ленинград,

где тогда работал Президиум академии. Литературная деятельность сразу

отошла на далекий задний план. Владимир Афанасьевич возглавил только

что созданный Геологический институт, в 1930 году стал председателем

Комиссии по изучению вечной мерзлоты, с 1931 года - членом ученого

совета Географического общества.

Обручевы поселились в Гатчине, купили дачу с садом. Жена

хлопотала по хозяйству, завели даже кур, корову.

В семейном кругу отметили сорок пятую годовщину свадьбы. Много

прожито, много пережито вместе.

30 января 1933 года Владимира Афанасьевича неожиданно вызвали с

совещания:

- Ваша жена...

Елизавета Исаакиевна скоропостижно скончалась.

СТРАНИЦЫ ПИСЕМ

В архиве семьи Обручевых сохранились самые первые письма

Владимира Афанасьевича к невесте. Он уехал тогда работать в Среднюю

Азию - первая разлука! - и писал почти каждый день.

21 и ю л я 1886 г. с т. А й д и н

Сегодня утром в канцелярии дороги я получил совершенно нежданно твое первое письмо и там же стал читать его, покуда Богд. (К. И. Богданович, сокурсник и товарищ Обручева. - А. Ш.) рылся в шкафу, вытаскивая для нас карты. Что это ты, моя бедная девочка, тоскуешь и плачешь? Полно, быстро минет год разлуки, день за днем, неделя за неделей, глядишь, настала опять весна, а тут уж так близко, что лишний месяц в счет нейдет; право - нечего плакать и отчаиваться, ты только расстроишь себе опять нервы, вместо того, чтобы поправить их во время отсутствия твоего Вовочки, который работает теперь для нашего общего счастья; оно, видно, не бывает без шипов, и приходится добывать его ценой разлуки и лишений (...).

Умеешь ли ты находить на звездном небе созвездие Большой Медведицы? Если нет, то попроси Стреш. (С. И. Стрешевский, товарищ Обручева. В его семье, на даче, жила в то лето Елизавета Исаакиевна. - А. Ш.) показать тебе ее; она видна всегда на севере, и, отыскивая ее в час ночной в безлюдной степи, я буду думать про далекий север, где живет моя милая суженая; буду чувствовать, что и ты, смотря на нее, вспоминаешь путника, который тебе дороже всего. Видишь, как я, жесткий человек, расчувствовался, видно, тоже разлука гнетет. Да, гнетет, хотя я в лучшем положении, чем ты; у меня столько дел и забот, столько новых впечатлений постоянно сменяют друг друга, что тосковать некогда. По ночам только, когда я без сна валяюсь на постели, мокрый до нитки от духоты тропической ночи, тогда я брежу тобой, мне кажется, что твоя теплая, мягкая рука обнимает мою шею, что твоя коса скользит по моему лицу и горячие губы прижимаются к моим, и я засыпаю наконец в этих сладких грезах, а утром вдвое больнее от мысли, что ты далеко, далеко, что все это чудные сны и исполнение их не близко, не скоро.

А как хорошо будет нам через год - квартира, нанятая совместными поисками, обстановка, в которой каждая вещь куплена сообща, выбрана друг для друга; а жизнь вместе - эти чудные ночи, веселые дни, работа и наслаждение молодой любви... Нет, Лизочка, нет, мы должны жить хорошо, не ссориться, не обманывать друг друга; мы ли не знаем хорошо своего суженого, все его недостатки и качества...

Только что зашумели ивы над арыком, протекающим мимо окон, они шепнули мне слова, которыми кончается чудная пьеса Рубинштейна "Летняя ночь"... "Я твоя, я твоя", - шепчут они, и я слышу голос моей ненаглядной, прижавшей головку к моей груди. Прощай, рожица моя. Твой Вовка.

26 и ю л я 1886 г. К ы з ы л - а р в а т

...Ты находишь, что между любящими должна быть полная откровенность, чтобы они могли жить душа в душу; я также начинаю разделять это мнение; теперь, далеко от тебя, я бы хотел, чтобы ты знала все, что у меня на душе, мои мысли, чувства, желания; чтобы глаз моей милой проникал во все уголки души, оберегая ее от всего нехорошего (...). Поверь, что я благословляю тот день, когда я в первый раз звонил у ваших дверей и на пороге показалась твоя дорогая рожица, сразу смутившая меня своими ласковыми глазами. Теперь эта рожица передо мною - на карточке, но глазки смотрят грустно куда-то вдаль - они думают о милом, которого долго ждать еще; а как бы он хотел поцеловать эти глазки...

Пора кончать - крепко, крепко целую мою девочку... Пиши обо всем и подробнее. Помнящий тебя везде и всегда, не немножко, а очень-очень много. Твой Вовка.

30 а в г у с т а 1886 г. К ы з ы л - а р в а т

...Ты соглашаешься со мной, что мы будем очень счастливы и будем жить душа в душу; но не говорят ли все влюбленные женихи и невесты то же самое, а все же многие живут потом, как, напр., та госпожа Доминская, которая лежала у нас весной. Разве и у нас уже не бывало размолвки - помнишь, ты несколько раз плакала из-за меня, а я дулся. Кстати, дам тебе полезный совет для будущего - если я почему-либо начну дуться на тебя - никогда не затягивай дело, а сейчас же пристыди и заставь извиниться, если я виноват; если затягивать и дуться еще самой, то размолвка будет дольше и потом труднее будет помириться, не говоря уже о том, что сделаем себе несколько лишних скверных дней. Точно также, если я обойдусь с тобой грубо, то тоже сейчас пристыди и не обижайся - такие вспышки бывают у меня только если я очень сердит и надо отучить меня от них; несколькими ласковыми словами ты сразу можешь усмирить медведя и не дать ему повода дуться (...).