Гарри Веда - После Исхода

Вряд ли кто-то есть у охранных турелей. Здесь — вневременье и беспространство. И, кажется Бен был прав — пожизненные.

Док капитанского мостика зиял открытым входом, гравитация была активирована, кэп развалился в барской позе перед пультом и указывал на приветливо распахнутый траповый шлюз, используемый обычно для восхода командного состава на корабль.

Сторр метнул шашку в узкий лаз, дерганул рычаг блокировки люка и, тяжело дыша, сел на пол, чтобы хоть как-то свести воедино круги перед глазами. Мутные слизняки скатывались по скафандру на пол и собирались в дрожащий студень, медленно разливающийся удушливым пятном.

Не успела струя сжатого воздуха шлюзовой продувки отнести брусок на сотню метров от судна, как он разорвался ослепительной вспышкой и густое облако изоплазмы взросло мгновенным шаром, стремительно расширяющимся и набирающим прозрачность.

Минуты через две неспешным шагом на мостик вплыл Бен со свитой. Он огляделся, по-хозяйски уселся в пустующее кресло второго пилота, закинул ногу на ногу и поднял забрало визира.

— Связь давай… — Он поднял палец и многозначительно взглянул на растворившегося в отрешенности капитана. — Не боись, кэп. Пиратское слово — закон. Ниче не тронем…Счас шлюпочку организуем и — восвояси…

— Да пожалуйста-пожалуйста… — Желтяк закатил глаза. Перло его явно не по-детски. — А нет — так оставайтесь… только нудно здесь…

Бен хмыкнул.

Одноглазый Тед нарезал круги перед панорамным смотровым иллюминатором и никак не мог угомониться — чо за толерантности, в кабине-то и сейфик имеется… чо за игры в благородство…

Рикк закрыл глаза и отключил микрофон внешних шумов. Он не хотел больше видеть ни Рыжего, беззвучно шевелившего губами в неспешной беседе со штурманом «Корсара», ни злобных взглядов старшего вскройщика, ни улыбки кэпа, утонувшего в самозабытье, ни звездной диорамы в квадрате смотровой витрины.

В голове не было ни единой мысли. Только желание. И самое неприятное — не различимо какое именно.

Умереть?..

Шлюпбот притащился только через тридцать минут.

Ну, и как теперь прикажете воспринимать происходящее? Настоящее всегда есть следствие прошлого и предпосылка к будущему. Сложная поступательная зависимость. От альфы к омеге и далее, к суперальфе и в сторону суперомеги.

Терон вытер рукавом вспотевший лоб и вздохнул. Ситимобиль несся по живописнейшей набережной, пряный закат догорал последними крохами и чуть румянил грани изящных мегабилдов, небоскребов, лакированных башен и разнообразных мерцающих куполов гигаполиса. Наверное, сложно найти более умопомрачительное в своей красоте зрелище, чем земной город. Идеальная дорога прямейшей стрелой устремлялась вдоль океанского прибоя, неистово бросавшего сказочно восхитительные десятиметровые волны о силовую подушку, которая защищала автостраду. Поле было настроено таким образом, что пальцы шторма не расшибались о плоскую невидимую преграду, а постепенно теряли скорость и хрустальным водопадом сеяли искристое семя на белейший песок пляжа.

Человеческий улей взбудоражился наступающей ночью. В центре разрешено только наземное движение и величественный гигантизм строений не заслонялся паутиной коридоров движения гравикаров. Они выстраивали переплетения вдали, образовывая неровный колодец, с яркой сердцевиной, разбавленной только стеблями домов.

Лазерная реклама не оставила без внимания ни малейшего пятачка площади. Вся поверхность городского центра, равно как и приземное пространство — походили на единый информационный экран, расплавленный и плотно натянутый на урбанистический ландшафт.

Терон не замечал ничего. Он воткнул перед собой сомнамбулическими глазами и прокручивал произошедшее вчера.

Прошли ровно сутки после Посвящения, но в душе профессора действительность производила очередной кувырок через голову в бесчисленной череде осознаний и, следовавших за ними потрясений. Он словно в неисчислимый раз пробегал то самое место мебиусовой петли, когда кажется, что вот-вот, сквозь головокружение, ты окажешься в совершенно ином месте, вырвешься на свободу, где все будет, как прежде, но тебя отрывает от самого себя и перемешивает с настоящим, прошлым и будущим.

Так что же это получается, уважаемые? Наши корни не лежат в прошлом, а поскольку мы — корни будущего… Дерево вообще не имеет листвы?.. ветвей… ствола… да и корней, между прочим, тоже… Что есть действительность, в таком разрезе?!

Терон закрыл глаза и вновь увидел Кардинала. Иезуит-старец словно оккупировал зрительные воспоминания, приходил вновь и вновь, чтобы раз за разом вывернуть на изнанку осознание бытия и логику восприятия.

Вот уже сутки, как ничем он не вытравливался из потока мыслей, неизбежно возвращавшихся к зацикленной, в памяти, сцене Посвящения.

— Сын мой… Запомни эту минуту и забудь про желание вспоминать о ней, или говорить кому бы то ни было, кроме себя самого. Ибо Истина, которую познаешь, способна разрушить любого непосвященного. Ты не сможешь найти себя и верить чему бы то ни было, но тебе останется только верить мне… — Кардинал умолк, без всякого подобия величественности, которая подходила бы моменту гораздо больше, чем его усталое лицо.

Профессор Терон тогда поежился, хотя в зале была комфортная, даже чуть завышенная, под старческое удобство, температура. Как-то иначе представлялся ему процесс Посвящения, наивысшей инициации в Земной Ватиканской Церкви.

Даже заутреня обставлена как-то пафосней.

— Мы, люди, давно переступили черту, которую переступать не стоило бы… Но на то воля Всевышнего, если позволил нам войти на земли Его… И идти по ним вот столько уже времени…

Взгляд седого старца был печален и Терону вдруг привиделась тень сомнения на челе Кардинала, словно Верховный Иезуит жалел о чем-то или даже боялся. Чье холодное дыхание слышал он сейчас?..

— … Столько времени… — Святой отец повторил, чтобы снова прочувствовать горечь двух простых слов. — Вы же лучше многих понимаете, что такое время… Верно, Терон?.. Не трудитесь отвечать… Какое количество людей сейчас задействовано над задачей достижения отрицательного времени?..

— Полтора миллиона человек… Две трети научного состава Ватиканской Академии Наук Земли… — Терон с твердой гордостью выпрямился в неудобном кресле. — Знаете ли, это символично — всем составом работать над опровержением уравнений Кападуса. Причем по прямому указу Церкви, причислившей его же к лику святых три сотни лет назад!

— Вы имеете что-то против Кападдуса, милейший?… — Кардинал оживился, будто отвлекся от давящего изнутри.

— Кападдус выдающийся ученый. Именно он объединил воедино принципы Навигационного Космоплавания. Как же иначе можно к нему относиться… как не с глубочайшим уважением… Хотя, люди совершили Исход задолго до мистера Кападдуса, и прыгали по галактикам безо всяких его уравнений… — Терон вставил остринку не столь тонко, чтобы ее не заметить. — Причисление к лику святых… э-э-э… несколько эклектично, не находите?