Ольга Макарова - Галерея Миров

— Я знал одну девчонку, которую звали Ё, — сказал он.

— А что, классное имя… — заржал Ив.

— Главное — короткое! — поддержал Том. — Ну ладно, я почапал… дела… ты давай, поправляйся.

— Ага.

— Как еще спиртику уворую, так позову! Бывай!..

Ив проводил «Крестоносца» взглядом, потом повернулся к стене и задремал. В конце концов, делать-то ему больше нечего. А сон, как говорится, лучший врач…

Он спал впрок… поживешь, как он, тоже научишься так спать. Ив мог спать чуть ли не неделями, просыпаясь изредка, чтобы поесть и пройтись до сортира, а потом не спать… опять же, неимоверное количество времени…

Сейчас, пока он сопел себе под одеялом, в мире много чего творилось. До войны сказали бы «тучи сгущаются», но сейчас данное сравнение не говорит ни о чем…

Рон проснулась давно, но осознание реальности возвращалось как-то медленно. Сначала сквозь странное ничто проступили звуки… целая симфония из далекого шума воды, птичьей переклички, шелеста листьев на ветру… Потом запахи… пахло цветами… цветущей земляникой…

Она открыла глаза, и взгляд будто провалился в бездонное синее и солнечное небо. Странно, что свет совсем не резал глаза. Его тепло было ласковым и добрым… хотя именно после денька на таком тепле будешь ходить неделю с обгорелой физиономией…

Рон лежала в невысокой траве, пестрой от белых цветочков и крапчатой от мелких красных ягод.(Странно, только что распустившиеся цветы и уже спелые ягоды в одно и то же время…) Когда она встала, сладко потянувшись, то взгляду открылся целый лесной ковер, в котором бело-красного было чуть ли не больше, чем зеленого… Земляничные поля… ЗЕМЛЯНИЧНЫЕ ПОЛЯ?!.

Бродить по лесу было конечно, здорово, но здесь Рон чувствовала себя, как не в своей тарелке… А лес не кончался. Он был вечен, бесконечен; стремящийся к бесконечности во все стороны света.

— Рони, малыш! — позвал знакомый, самый родной голос, давно оставшийся только где-то на задворках памяти…

— Дедушка, — прошептала Рон, оборачиваясь.

Он стоял шагах в пяти от нее, под старой липой, усыпанной множеством медово-ароматных желтых цветочков. В своей поблекшей, но раньше, наверно, невероятно цветастой хламиде, увешанный феньками и амулетами, как древний шаман. С длиннющими волосами, которые разметались по плечам заснеженной копной сотен растаманских косичек… С трехдневной щетиной на лице (он обычно брился, и тогда на какое-то время становился похож на эльфа)… Здоровенные очки в тяжелой оправе съехали на кончик носа… одно стекло в них пошло трещиной; она появилась в тот последний день, когда весь Храм дрогнул от землетрясения…

Он раскинул руки (невероятные рукава упали вниз, как птичьи крылья) и обнял подбежавшую Рон. Они смеялись, не замечая, как из глаз текут слезы; не замечая, как меняется мир…

…Вселенная уменьшилась: был только рыже-красный круг света, который отбрасывал костер, и бесконечное небо со огромными звездами, — самые крупные были размером с кулак, — и тонким серпиком луны.

— …я никогда не любил крыс, — задумчиво говорил старик, — они не природа… они чем-то похожи на людей… только еще хуже. У них черный разум… они жестоки… они едины… они не боятся радиации, холода, болезней… ничего… Я думал, нет, я знал, что им суждено когда-нибудь нас заменить, что мы — дети Солнца — не выдержим Ночи, что мы погибнем, а они останутся. Но знаешь, — он хитро улыбнулся и поправил свои невероятные очки, — тот славный парень, который подарил мне немножко жизни, чтобы я увиделся с тобой… он сказал, что Крысиной Эры не будет, и я ему поверил.

— Какой парень? — улыбнулась Рон.

— О, он приедет утром, малыш. Он воришка и прохвост, конечно, но славный малый. И он тебя очень любит…

— А ты…

— А я… что я? Я вернусь туда, где мне и место. Буду тебя ждать. Только ты будешь там очень и очень нескоро… Ты проживешь долгую жизнь, девочка моя. Такую долгую, что успеешь увидеть, как над нашим миром взойдет солнце.

— Откуда ты знаешь?

— Я бывал в тех местах, где прошлое, настоящее и будущее существуют… вместе…

— То есть, как? — не поняла Рон.

— Не знаю даже, как объяснить. Это Теневой Мир, «загробный», иначе говоря. Там все по-другому…

— Загробный? А как же реинкарнация? Жизнь после смерти?..

— Да-да-да, тут забавная штука получается. Теневой Мир… это как архив. Душа после смерти тела оставляет в нем отпечаток… тень… и продолжает свой путь. Там есть миллионы копий меня на разных ступенях развития. Вот так.

— А скажи еще что-нибудь… о будущем…

— Не могу…

— Ну, пожалуйста… дедуль… большое-большое-большое пожалуйста!

— Ладно, малыш. Скажу… У тебя будет сынишка. Очень необычный ребенок. Такого на Земле не было как минимум… две тысячи лет… Больше ничего не могу сказать… а то жить неинтересно станет.

— Точно. Давай споем что-нибудь.

— Нашу любимую?

— Ага!..

И они пели битловскую «Strawberry fields forever», не сильно обеспокоенные тем, что забыли половину слов.

Наутро мир был другим. Как будто кто-то срезал край леса. Теперь за ним до самого горизонта простирались бесконечные зеленые поля, по которым змеилась серая дорога, чем-то напоминающая высохшую реку… и по ней не спеша пылил «Запорожец»…

— Ройхо?! — удивилась Рон, когда забавный рыжий очкарик выбрался из своей развалюхи на свет божий.

— Можно и так сказать, — пожал он плечами. — Привет.

— Привет, — Рон удобно устроилась на траве, скрестив ноги. Ройхо, не долго думая, сел рядом.

— Вообще-то, по большому счету, имени у меня нет, — сказал он, глядя куда-то в даль. Мир подернулся дымкой, как во сне, незаметно поплыл, и начал меняться… — Просто в одной из своих прошлых жизней я был человеком, которого звали Рой Хо… — полей не было уже и в помине. Двое сидели на скальном выступе, болтая ногами над пугающей высотой, в которую спускались по скалам леса и падал где-то вдалеке водопад, долетая до дна россыпью белых брызг. — Но ты больше привыкла, наверно, ко мне такому… — образ Ройхо на миг стал мутным, как будто смазанным, а когда снова обрел резкость, Рон увидела перед собой Дениса. Денис был живой, улыбающийся… на щеке заживала царапина от бритвы… все, как тогда… даже повязка и дурацкая царапина на затылке. Денис внимательно посмотрел на Рон синими глазами Ройхо и сказал: — …или такому… — тут даже никакой расплывчатости не понадобилось. По лицу поползли шрамы и ожоги, в волосах проступила седина; заметно шире стали плечи. Одежда сильно не изменилась… «грифовская» форма, стандартная… но если на Денисе она болталась, как на вешалке, то на Владе сидела плотно, была чуть ли не мала… — Как лучше? — осведомился уже Влад.

— Не знаю, — прошептала Рон. На нее смотреть было жалко: губы тряслись, в глазах стояли слезы…