Дмитрий Володихин - Мастер побега

Дюжий кочегар, выше Рэма на полторы головы, ловко расстелил на угольных брикетах ветхое тряпье, помог устроиться поудобнее и дал пятнистую дрань с запахом нестираного дерьма – накрыться. Великан принялся шуровать металлической лопатой, деликатно погребая Рэма под угольной кучей. Вес ее постепенно увеличивался. А хорошо было бы, наверное, принять на себя тяжесть земли, а не угля, если б кто-нибудь свыше разрешил поменяться местами с отцом…

«Не тяжело?» – разок спросил кочегар, и Рэм буркнул из глубины: «Нормально!»

Неожиданно погребальная груда стала легче, потом еще легче и еще.

– Вставай, брат, – сухо сказал ему седой машинист, подавая руку. – Не повезло тебе, брат. И в Хонти не поедешь, и мыло мы тебе не отдадим. Ну да за мыло, брат, ладно, вот тебе вязанку сушеных грибов, тетка мне из деревни прислала. Хоть супчику себе сварганишь, брат. И то – дело, с грибами-то супчик. Да? Ну, не переживай, брат, бывает, дело такое…

– Почему… в Хонти?

– Пришел с вокзала из дорожной стражи один дятел, так он говорит – ша! Все, брат, никакой езды в Хонти, никаких экспрессов аж до самого зимнего дожжичка, а зимние дожжички у нас, брат, случаются не больно часто. Стоять будет наш состав, не пошевелится. Императора вчера стрельнули – еще в газетах не писали, вот только-только объявляют. Со всей, значит, семьей. С сукой, стало быть, и со щенятами… А с утра отделилася от нас провинция Хонти, границы позакрывали. Не допускают к себе никого. Теперь вольные они от нашей Империи. А? Ну ты подумай, шантрапа, мелюзга паршивая, а тоже на свой лад захотели устроиться. Независимые теперь. Суверенитетные.

Рэм машинально взял связку грибов и прижал ее к животу. Этот жест, как выяснится через несколько дней, спас ему жизнь. Но сейчас Рэм не мог думать о грибах, о мыле, о дождичках. Сейчас он вообще не мог ни о чем думать. Он мог лишь повторять:

– Как – Хонти? Почему позакрывали? Мне надо в Хонти… Как же – Хонти? Почему позакрывали? Я не понимаю…

Рассудительный машинист любезно растолковывал ему:

– Дак что тут понимать? Понимать тут нечего. Уроды. Дело такое, брат. В Хонти вообще одни уроды, брат. Не надо тебе в Хонти, и все тут. Кончилось твое Хонти…

Кочегар, зацепив за локоть, направлял Рэма к краю платформы, а потом помог спрыгнуть. Жестом прекратив болтовню машиниста, он спросил:

– Винтовку продашь? Нам надо, у нас тут дело намечается.

Рэм только всхлипнул в ответ.

– Отдай винтовку, товарищ! Солонины дадим, хлеба дадим.

Не очень соображая, о чем разговор и чего хотят от него железнодорожники, Рэм тупо мотал головой, вцепившись в ружейный ремень. Война вбила в него рефлекс: не расставаться с оружием. Машинист сказал тогда кочегару:

– Видишь, не в себе парень. Не трогай ты его, брат. Что-то там у него в Хонти… очумел, видишь ты.

А кочегар поглядел на щуплого долговязого солдатика с жадностью, взглядом облизал винтовочку, прикинул, нет ли резона добыть винтовочку по-простому – тяпнуть служивого по башке. Но так и не решился. То ли суровая и скудная пора еще только начиналась, и в людях не умерло сострадательное отношение к чужой беде, то ли опасался: пальнет по дури, молодой еще.

А Рэм пальнул бы. Война научила его: иногда приходится сначала жать на спусковой крючок, а уж потом думать – зачем? Убил бы без всякой мысли. Просто руки сделали бы работу, не спросив разрешения у головы. Но в тот день еще везло Рэму хотя бы в малом, вот и не забрал лишней человеческой жизни, хорошо.

Не осквернился.

На фронте в разное время Рэму пришлось убить четырех человек – если считать только тех, о ком он знал твердо: да, убиты.

У Рэма плыло перед глазами, он брел по путям, спотыкаясь о рельсы. Он хотел отыскать место, где можно остаться одному. Он не понимал, как ему быть, откуда пришла к нему такая большая несправедливость. Может быть, все это сгинет сейчас? Может быть, вернется жизнь как жизнь? Разве могла она вся куда-то пропасть? Большая веселая богатая жизнь, которой всем хватало вдоволь? Куда пропала его Дана? Она где-то здесь, неподалеку. Она тут, она, наверное, задержалась и бродит по саду, раскинувшемуся рядом с ее домом. При чем здесь Хонти? Дана – и Хонти… Какая нелепость! Ни малейшей связи…

Ему посчастливилось найти заброшенную сторожку неподалеку от башни, откуда напитывали водой паровозы. Он сел на ступеньках полуразвалившегося крылечка, закрыл лицо руками и заплакал. Слезы текли неостановимо. Рэм трясся и постанывал. Потом он лег набок, прямо на землю, и завыл.

Пока Рэм мог плакать, пока он мог лежа стонать и в стонах извергать из себя боль, ему было плохо, но все же не так плохо, как стало, когда слезы кончились. Боли, не вышедшей наружу, осталось очень много. И она поселилась внутри – безгласная и холодная.

Боль холодна.

Четверть часа это продлилось? Полчаса?

Следовало позаботиться о себе. А что ему осталось? Северный форт. И надо бы поторопиться: до каких мест уже добрался Дэк? Ох как непросто будет догнать его…

Холодно. Боль ворочалась внутри, устраиваясь поудобнее.

Отчего же он опоздал? Всего на три дня!

«Дана… Дана!»

– Не надо, Тари. Решение принято.

Но она не подчинилась Рэму. Села, непослушными пальцами надорвала толстый конверт. Оттуда посыпались купюры. Сначала хорошо знакомые, с портретами генерала Шекагу и профессора Феша, казненного «друзьями рабочих», и более крупные – с марширующими гвардейцами и тяжелыми танками «Дракон», недавно принятыми на вооружение. Потом из конверта выскользнула пачка незнакомых бумажек, размалеванных кричащими красками, похожих на экзотический ковер… На этом ковре восседал, подобрав под себя ноги немыслимым узлом, древний пандейский царь Таджхаан. Еще в конверте лежали две бумажки с многочисленными печатями – разрешения на выезд в Пандею для господина и госпожи Тану.

– Почему сразу за рубеж? – изумился Рэм, увидев пандейские «коврики».

– Система будет охватывать всю страну. Дело нескольких месяцев, – веско ответил Туча.

Во втором конверте была всего одна бумажка «Профессору Рэму Тану предлагается занять место заведующего на кафедре истории Срединного княжества в историко-филологическом факультете при Национальном университете имени проф. Феша».

– У меня же нет ученой степени… – ошарашенно пробормотал Рэм.

– Ну да, это, прикинь, самое важное в создавшейся ситуации! Народной диктатуре нужны мощные специалисты, проникнутые духом борьбы за общее дело. Дергунчик, а он у нас уже месяц как министр просвещения, просигналил мне из столицы: тебе, мужик, присвоена степень доктора-в-честь-заслуг и почетное звание профессора Национального университета. Народ, брат, умеет ценить истинные таланты.