Бен Кей - Инстинкт

— Давно пора, мать вашу, — отозвался Мэдисон.

— Это еще зачем?

— Миллс, мы и так далеко зашли. Он не сделал ничего плохого, а нам понадобится любая помощь.

— Но он же хочет…

— Надрать тебе задницу. Здесь ты прав, Миллс.

— Слушай, Мэдисон, будешь огрызаться — останешься связанным, — вмешалась Джейкобс. — Ты нужен нам, а мы нужны тебе. Так что веди себя тихо, пока мы отсюда не выберемся.

— Ладно, буду паинькой, — пробурчал пилот.

— Ну же, Миллс? — Джейкобс приняла тон воспитательницы детского сада.

— Одно неверное движение, и я тебя продырявлю, — угрожающе сказал Миллс.

Они развязали Мэдисона и направились ко все еще запертому входу в БРЭВИС.

— Тадж!

— Да, Джейкобс.

— Чем говорить через дверь, лучше впусти нас. Дело, видать, плохо, и мы вчетвером должны что-то предпринять. — Какое-то время они ждали ответа, потом внешняя дверь скользнула вбок, и они увидели настороженное лицо Таджа, сидящего за своим столом.

— Только без ваших фокусов, — сказал он.

— Ладно, Тадж, ты же знаешь, эти фокусы нам понадобились, чтобы выйти отсюда. А теперь мы хотим вернуться, и только ты нам можешь помочь. Так что будь спокоен.

Тадж смотрел на них с опаской, особенно на Миллса. «Спесивый сукин сын, — так он называл этого британца, когда неделю назад говорил с Гаррет. — Ведет себя, будто даже говно из него выходит в фирменной упаковке».

К Мэдисону и Джейкобс у Таджа особых претензий не было — в друзьях у него они не ходили, но и проблем не создавали.

— Уж не знаю, какая вам от меня помощь. «Иншилд» не поднялся, так что лифт двигаться не может. А раз лифт стоит, и я не могу их оттуда поднять, связавшись по интеркому, то что нам остается? Ни хрена не остается.

— Там есть какое-нибудь движение? — спросила Джейкобс.

— Хоть отбавляй. Да только, по-моему, они оттуда свалили. Датчики показывают движение за кабинетом Бишопа, и довольно далеко. А кое-что двигалось и рядом с кабинетом. Правда, сейчас там все замерло.

— Стало быть, твои датчики из строя вышли, — сказал Миллс.

— Может, и так. А может, там есть другой выход.

— Но откуда…

Джейкобс прервала Миллса, чтобы тот не вызвал раздражения Таджа.

— Давайте рассмотрим, как было дело. Они опустили «иншилд», а это значит, что возникла большая угроза. После этого лифт застрял внизу с Картером, Гаррет и Эндрю.

— Верно. Потом они включили заморозку за щитом, чтобы убить этих ос, или оглоушить, или что-то в этом роде, в общем, сделать их безвредными. А потом мне приказали поднять щит, чтобы люди могли выйти из лифта, пока не замерзли совсем. Ну а после этого они хотели снова опустить щит и добить ос. Такой был план. Я поднял щит, но не до конца, а потом мне показалось, будто Бишоп велит мне его опустить, но что-то там его здорово напугало, и больше я его не слышал.

— Значит, им конец, — сказал Миллс. — Никто не уцелел.

— Этого мы не знаем, — возразила Джейкобс.

— Согласен. Я тоже не знаю, что Гаррет трахается с бабами, но по всем признакам так оно и есть.

— Что ж, по-твоему, мы должны их тут бросить? А сами полетим на Бермуды понежиться на пляже? — подал голос Мэдисон.

— Вовсе нет. Просто нам следует вести себя так, как если бы все они были мертвы, потому что так оно и есть почти на сто процентов.

— Тадж, у тебя есть какая-нибудь связь с ними? Доступ к камерам наблюдения, записям телефонных разговоров, чему-нибудь, что подскажет, что там творится?

— Ничего у меня нет, кроме датчиков движения. Зато они действуют в радиусе полумили. Я же говорю: есть движение позади кабинета Бишопа и чуть поменьше перед дверью в кабинет. Но те, что перед дверью, — не люди.

— Осы?

— Скорей всего.

— А датчики движения раньше ошибались?

— Эти нет. Самая последняя модель, их три месяца назад установили. И если они не врут, в кабинете Бишопа есть задняя дверь.

— Я была там, но никакой задней двери не видела.

— Вот и я не видел, — добавил Миллс.

— И я тоже, — сказал Тадж, пытаясь подражать британскому произношению Миллса. — Но датчики говорят: в сотне метров от кабинета движется множество объектов.

Джейкобс задумалась. Огонек надежды едва тлел, но не угас окончательно.

— У тебя есть план базы? — наконец спросила она Таджа.

Пребывание в Брюшке было тяжелейшим испытанием. Их окружала плотная тьма, в которой время от времени появлялись и пропадали тусклые голубые огни. Такое освещение не давало возможности разглядеть, что собой представляет помещение, в котором они оказались. Было лишь ясно, что оно очень большое и очень темное.

Люди помнили рассказ Уэбстера и Бишопа о том, что им может встретиться — или не встретиться — в этих стенах, и сочетание услышанного с неизвестностью рождало страх, окутывающий их холодным туманом.

Луч фонаря Гаррет, шедшей впереди, рассеивал тьму полного неведения, но одновременно порождал мечущиеся тени, усиливал напряжение и без того туго натянутых нервов.

От жары кожа покрывалась липким потом, ладони становились скользкими, стекающие по лицу капли пота казались прикосновением крыльев, ног или антенн невидимых тварей, и тогда к щекам и лбу в панике тянулись руки — скинуть несуществующих насекомых.

В пот и дрожь бросало людей также предельное нервное напряжение. Особенно сильно страдали от него Бишоп и Уэбстер. Если другие были просто напуганы, то эти двое испытывали куда более сильные чувства. Пересекая это пространство в последний раз, они мчались что было сил, чтобы избегнуть страшной смерти от ненасытных пастей и стальных когтей, терзающих кожу и плоть. Последними звуками, которые они слышали, были хруст костей и треск рвущихся мышц, вопли умирающих и тяжелый плеск застывающей крови.

А еще их мучило чувство вины за собственное бессилие. Именно оно мучило их долгие месяцы и даже годы: ведь им пришлось наблюдать, как умирают друзья, и принимать решение, что их собственные жизни имеют слишком высокую цену, чтобы рисковать ими, пытаясь прийти на выручку погибающим.

Повторяя этот путь, они ощутили, как нечто, утратившее яркость и силу и съежившееся до слабого отзвука прошлого переживания, вдруг вернулось и овладело ими. Бишоп вновь испытал ужас, вспомнив картины свирепой бойни, которые так долго преследовали его во сне и наяву. Он не мог видеть, во что превратились останки погибших, и это усугубляло страдания, давая волю воспаленному воображению.

Уэбстер, в отличие от Бишопа, повидал немало смертей еще до начала службы в БРЭВИСе, а потому самым мучительным для него были не сами сцены насилия, а вынужденная необходимость оставить умирающих без помощи. И сколько бы он ни убеждал себя, что у него не было другого выбора, что только так он мог сам избежать смерти, раскаяние терзало майора.