Кир Булычёв - «Если», 2002 № 12

— Кстати, Ма и Булочка, я должен признаться, что не имею никакого отношения к Институту ксеноботаники на Мондеверте. Честно говоря, я специалист по разработке проектов… проектов, которые могут принести деньги…

— О, я давно начала подозревать, что ты вовсе не ученый. Ну, не похож ты на человека, занимающегося наукой! Я так и сказала Булочке… А ты богат?

— Ну, не так, как некоторые.

Она поерзала на своем замечательном кресле. Булочка смотрела на меня без малейшего упрека. Да уж, богат; мне придется оплатить четыре билета домой, в том числе и свой собственный.

— Некоторые из моих предприятий процветают. Другие не слишком. У меня имеются кое-какие акции в спорте — точнее, в петушиных боях.

Ма и Булочка недоуменно переглянулись, поэтому мне пришлось немного рассказать о больших птицах с планеты Блин.

Ма нахмурилась, потрясла головой, потом кивнула и улыбнулась.

— Нам придется привыкнуть к существованию животных.

Птенчик принялся нетерпеливо подскакивать на месте.

— Я б-бы м-мог с-с-скакать…

Вполне возможно. Не исключено, что у него откроется талант, и он найдет свое призвание. На спине бойцового петуха его заикание не будет столь заметным. Быть может, он сумеет общаться с упрямыми птицами лучше, чем с людьми. Булочке и Ма придется осваивать новый язык, но Птенчик вполне сможет обойтись жестами.

— А зачем тебе понадобились наши листья? — спросила Булочка.

— Дело в том… — Теперь у меня в голове больше не было Лилл, которая могла бы заставить меня замолчать, да и обстоятельства изменились. — Ты умеешь хранить секреты?

Когда я закончил свой рассказ, Булочка выглядела вполне одобрительно. Точнее, на лице у нее появилось благосклонное выражение.

— О Лис, — заявила мать моего сына, — мне не слишком нравилась жизнь на Черводреве. Я знала, что ты ужасно изобретательный, но, кажется, для меня ты слишком изобретательный.

— Планета Блин может показаться тебе слишком плоской.

— Вовсе нет. Если не считать волн, которые не слишком часто встречаются, Черводрево — самая настоящая равнина.

— Мы перебираемся из одного дома в другой, — вмешалась Ма. — Я с нетерпением жду, когда мы увидим эти твои степи — уверена, наша жизнь изменится к лучшему.

Мы вышли в нормальное пространство возле орбитальных доков, причалов и складов Канопуса IV. Еще один повод для Птенчика прилипнуть к иллюминатору.

Камара призвал меня в свои покои, которые были задрапированы шелком, а все экраны на стенах, кроме одного, изображали великолепные песчаные ландшафты в золотых, оранжевых и светло-вишневых тонах. На единственном почти темном экране мерцало изображение Черводрева — съемку вел оставленный нами спутник-шпион. Мы смотрели на южное полушарие, большая часть которого в это время года напоминает трутницу.

Изображение приблизилось: я увидел первый ядерный взрыв на поверхности планеты, за ним последовали второй, третий и четвертый. Между ними — время помчалось вперед с головокружительной скоростью — начался настоящий огненный шторм. Пламя бушевало на поверхности, дерево и смола вспыхивали мгновенно. В воздух поднимались огромные клубы дыма. Опустошение продвигалось стремительно, ничто не могло его остановить. И вскоре вся поверхность Черводрева была покрыта пеплом, по которому изредка проползали огненные змеи. Я представил себе, как трескается море, и наружу вылезают горящие черви — миллионы свечей. Я представил себе Недосягаемого, Ингмана Джубилити и Смельчака, задыхающихся в дыму или мгновенно сгоревших в огненном смерче, когда вспыхнул маяк Райской бухты. Быть может, ситуация в северном полушарии не так уж безнадежна; и сейчас обитатели Черводрева пытаются бороться с дымом. В любом случае нового урожая листьев не будет, и экология планеты безнадежно разрушена. Электромагнитный импульс наверняка уничтожит существенную часть цепей Лилл.

— Будьте вы прокляты! — прокричал я Камаре.

Он потер свои золотые кольца.

— Как мило… Население планеты может выжить.

Да-да.

— Вопрос в том, удалось ли нам причинить достаточные разрушения или нет. Если да, то мы определенно спасли население.

Тут он был, конечно, прав. Лилл получала серьезный удар, если вообще выжила. Ей может потребоваться целое столетие, чтобы восстановить утраченные связи. Появляется свободное пространство.

Вот только можно ли в этом пространстве дышать?

Сладкий воздух планеты Блин — здесь содержание кислорода выше, чем на Черводреве. Ты глубоко дышишь и весело хихикаешь. Весна. Я не стал рассказывать Ма и Булочке о том, что видел в покоях Камары, да и они не спросили, зачем я ему понадобился. Он вполне мог обсуждать со мной какие-нибудь дела. Молчаливое согласие моей новой семьи помогало мне справиться с угрызениями совести.

Что касается моей старой семьи…

В космопорте мы взяли такси до «Караван-сарая», достаточно скромной гостиницы, хотя, по сравнению с «Домом у моря», она была просто роскошной. Носильщик, который тащил трон Ма к нашим комнатам, явно посчитал мои чаевые мизерными — ведь мы владели резным креслом; очевидно, он пришел к выводу, что имеет дело с эксцентричными скрягами. Пока Птенчик с восторгом наблюдал через стеклянное окно за резвящимися иволгами, я по гиперлинии связался со своими родителями, что заняло некоторое время. Они оказались в Первогороде и обрадовались, услышав мой голос, хотя мне показалось, что они чем-то озабочены.

Через час мы уже сидели в экипаже, запряженном двумя гигантскими птицами в роскошных попонах. Я решил кутнуть, чтобы произвести впечатление на Птенчика и Булочку. Когда мы подъезжали к дому родителей, я начал сомневаться в разумности своего поступка, поскольку мы оказались в бедном районе, где все с удивлением глазели на наш роскошный экипаж, а оборванцы бежали позади, рассчитывая получить милостыню.

Длинные террасы домов с пластмассовыми корпусами, буйно разросшаяся трава, мусор, птицы, клюющие какую-то дрянь…

Вот мы и на месте.

Двери открываются. Нас ждали. Радостные объятия. Моя мать плачет, а потом мечтательно смотрит вслед уезжающему экипажу.

В доме беспорядок. Мать и отец постарели. Конечно, они должны были постареть! Возраст сказывается, они стали неряшливыми. Тем не менее оба полны энтузиазма — в этом отношении они совсем не изменились.

Нас угощают травяным чаем, маленькими пирожными, которые кажутся мне слегка несвежими. Для себя они ставят два стакана, банку с кусковым сахаром и бутылку… да, конечно.

— В наши дни поэзия стала иллюзорной , — с пылом сообщает мне мать, словно я прилетел сюда только для того, чтобы это услышать. — Ассоциативный ряд так усилился! И мы знаем, кого за это благодарить.