Майк Резник - «Если», 2002 № 04

— Лешка меня научил. Успел. Тут, говорит, еще наши должны были оказаться. А есть такое правило: если в лесу от своих отстал, никуда не дергайся, сиди на заднице, за тобой вернутся. Они, говорит, будут знать, что я никуда не ушел и где-то тут их жду. Они меня найдут… Ну, много чего еще говорил, потом бредил.

— Так это он тебя научил про пятна и про Оккама?

— Не умножай количество сущностей сверх необходимого? Он.

— Это бритва Оккама… — борясь с собой, прошептал Витька. — Был такой англичанин Оккам…

Голос сорвался.

Философ по имени Феликс погасил фонарик. Некоторое время он Молчал, давая Витьке возможность совладать с собой.

— Я понял, что в одиночку отсюда не выберусь. Думаю: как вас отыскать? Вот, сидел на паперти, про небесные пятна толковал. Пророчествовал… — тут Феликс тихо фыркнул. — Думал, пойдут обо мне слухи, может, до вас доберутся.

— Мы ведь тут уже недели две болтаемся. Все прочесываем, всех расспрашиваем. Здесь почтовые станции, люди ночуют. Я у какого-то деда этот лапсердак ночью спер. Потом пьяный кирасир меня в «фараона» играть выучил на свою голову, я у него лошадей выиграл! Потом я каких-то местных жителей научил играть в «буру»… Мы с Фоменко думали, что это Вовчик или Лешка на паперти проповедует. Оказалось, ты. А послушай…

— Что?

— Как ты вместе с Лешкой оказался?

— Сам не понял. Ты же помнишь, что там было. Я, кажется, вообще кульбитом летел. Потом, в окопе, себя ощупал, вылез, отряхнулся. Идти куда-то надо. Гляжу — человек лежит, в клетчатой рубахе. Это он и был. Я думаю, он не меньше чем на сутки выпал, если по ранам судить.

— А при нем ничего не нашел? Сумку, рюкзак?

— Нет. Только сломанные очки.

Некоторое время они молчали.

— У него был ноутбук, — тусклым голосом сказал Витька. — Он с этим ноутбуком не расставался. А там — программа. Он первым делом кинулся ноутбук спасать…

— О программе он рассказывал, — согласился Феликс. — Он догадался, как ее нужно переделать, и страшно жалел, что ноутбук пропал. Хорошо, нас мельник приютил.

— Слушай…

— Что?

— «Лифчик» у тебя откуда?

— Этот? — Феликс потрогал свой десантный жилет. — А ты думаешь, я тут, как на курорте, сижу? Я ведь уже с этими ребятами встречался.

— Когда?

— Неделю назад. Это «лифчик» Восемнадцатого. Вот его-то как раз и пришлось… успокоить…

Рассказчица, Марианна Евгеньевна Древлянская, росла в ангельских условиях. Ее учили музыке и живописи, строго следили, чтобы не якшалась с кем попало. То, что она познакомилась с Витькой Костомаровым, было как раз следствием изысканного воспитания. Родители не хотели держать дома кошек и собак, но аквариум казался им достойным украшением гостиной, а уход за золотыми рыбками — подходящим занятием для ребенка.

Вместо рыбок Машка принесла домой двух тритонов в трехлитровой банке. О том, что она подружилась с продавцом, родители узнали несколько лет спустя. Тогда папин бизнес расцвел до такой степени, что решено было отправить дитя учиться во Францию. Это преследовало две цели: дать Машке престижный диплом со знанием французского языка в придачу и лишить ее возможности познакомиться в родном городе с совершенно неподходящим женихом. Родители не учли возможностей интернета. Машка с Витькой постоянно переписывались.

Конечно, в их платоническом романе бывали паузы. Машка чуть не выскочила замуж за аргентинца, гениального до безобразия, а Витька прожил полгода с женщиной старше себя на десять лет, получил отставку ради более перспективного мужчины и долго ходил мрачный. Были и другие эпизоды. Когда же Машка вернулась домой — возглавить Центр дизайна, они встретились, и платоническая любовь перешла наконец в свое земное состояние.

Папа Древлянский вроде должен был помнить, с чьей подачи прицепился к проекту «Янус», но бизнес — такая штука, где вовремя проявившийся склероз может оказаться полезнее хорошей памяти.

Но когда над папиной лысой головой сгустились тучи, память с перепугу проснулась. Папа добровольно согласился, чтобы Машка вместе с Витькой Костомаровым поехала в Протасов.

Машка плохо представляла себе масштабы проекта и последствия краха. До сих пор жизнь ее баловала. Все к ней приходило вовремя и в наилучшей упаковке, включая Витьку, который был и неглуп, и энергичен, и хорош собой — высок, плечист, с темной, почти черной шевелюрой и синими, совершенно аквамариновыми глазами.

И она помчалась с любимым в Протасов, словно на цивилизованный пикник — туда, где ждет площадка для костра, выложенная камнями, а за кустом стоит финская кабинка с биоунитазом…

Слово Марианне Евгеньевне Древлянской.

— А когда этот тарарам кончится, мы обвенчаемся, — объявил Витька с такой убежденностью, что я бросилась ему на шею.

Конечно, тарарам мог и затянуться. Неизвестно, что это за пятно белого тумана и куда улетает брошенная в него консервная банка. Вот если бы в Новую Зеландию какого-нибудь далекого века! Тогда бы можно было закинуть туда лассо, или сеть, или…

— Трал, — подсказал Витька. — Не забивай себе голову всей этой бредятиной. До экспедиции еще очень далеко. Не будем тратить время.

Мы и не тратили. Я только успела удивиться: надо же, сколько он всего знает! Я бы до трала не додумалась.

Утром мы оделись по-походному и заправили джинсы в сапоги.

Ему очень это идет — он высокий и длинноногий. Я хотела распустить волосы, но он заставил сделать кичку на затылке.

— Ты, Машка, в лесу за все ветки цепляться будешь.

— Мы же по тропинкам пойдем! — возразила я.

— Ты представляешь себе тропинку как асфальтированную дорожку шириной в полтора метра?

Возле нашей дачи есть лес, и тропинки я видела, и даже бегала по ним в детстве, и ни за что волосами не цеплялась. Я это сообщила ему, но он был неумолим. Пока мы пререкались, в номере зазвонил телефон. Нас уже ждали внизу.

— Вот это, Машенька, тот самый «газик», на котором весной сорок пятого въехали в Берлин, — сказал Витька, показывая на зеленую машину в стиле ретро.

Из антикварного автомобиля выскочил мужчина средних лет с сухим лицом, тоже в резиновых сапогах, в брезентовой куртке и лыжной шапочке, невзирая на июнь. Они поздоровались.

— Фоменко, — сказал мужчина, протягивая руку и мне. В принципе, мне этот человек понравился, он весь был такой ровно-неяркий, выцветший от времени, но стильно выцветший, как охотник в черно-белом кино.

За рулем «газика» сидел рыжеватый здоровенный дядька. Я его сразу узнала — Жерар Депардье!

— Ты думаешь, мне джип не по карману? Я два уже заездил! Этот лучше всякого джипа, — сказал он. — Я за него всегда спокоен. Его ломом не прошибешь. Танковая броня!

— С нами собирался поехать еще один человек, но я его отговорил, — сообщил Фоменко. — Нечего ему на болоте делать.