Майк Резник - «Если», 2002 № 04

Первым делом мы устроили пикник. Время было обеденное, мужчины развели костер, пожарили колбаски, нарезали хлеб и вскипятили котелок воды. Никогда я не пила чай из котелка. Один раз в жизни попробовать, конечно, стоило, как нужно один раз в жизни попробовать какой-нибудь китайский суп из змей или японскую рыбу фугу.

Потом Жерар Депардье загнал «газик» в кусты, чтобы его не разглядели с дороги. Это был уже даже не большак, а именно лесная дорога, убитая до каменной твердости. Фоменко пообещал, что через полтора километра будет настоящее болото. Мы взяли с собой две большие спортивные сумки, видеокамеру, фотоаппараты, еще Лешкин рюкзак с припасами и какой-то техникой, туда же он сунул ноутбук. Я повязала платок, и экспедиция началась.

Сперва мы шли как попало, потом Фоменко выстроил всех гуськом, меня поставил в середину. И несколько километров я молчала. Эта затея нравилась мне все меньше и меньше. В голову полезла всякая чушь. Как я ни старалась отключиться от псевдонаучного бормотания, но что-то в голове застряло. Я вспомнила стада кенгуру, объявившиеся в сороковом году в Англии, чуть ли не в Шервудском лесу. Эти звери не примерещились — их ловили и сдавали в зоопарки. Вдруг я поняла, что вполне может существовать дырка между Семеновскими болотами и африканскими джунглями, что сейчас из трясины вылезет маленькая и безмозглая зубастая головка на длинной лоснящейся шее. Прокол между Англией и Австралией стал для меня таким же очевидным, как для Лешки, Фоменко и Жерара Депардье, и точно так же я задумалась: из которого же века эти кенгуру, из минувшего или из будущего?

Потом силуэт кенгуру показался мне подходящим для длинных диванных подушек. Я видела в итальянском журнале такие подушки с силуэтом пумы в прыжке — но несколько кенгурушек разного размера, желтых на черном фоне, были бы интереснее, и я тут же поняла, для чего они мне еще пригодятся…

Кто мог предположить, что ходьба в полном молчании, почти след в след, сперва так отупляет, потом вызывает совершенно неожиданные мысли и образы? Это можно было бы использовать — получив заказ, не пачкать бумагу и не воевать с компьютерной рисовалкой, а выехать за город и пойти по болотам. Наверняка что-то оригинальное образуется в голове.

Я ушла в самокопание, самосозерцание и самоанализ, а Фоменко привел нас на свою драгоценную поляну и схватил меня за руку, когда я сделала несколько лишних шагов.

Тропа уходила в белый туман.

Это действительно было овальное пятно, вроде колумбова яйца, только в два человеческих роста, оно стояло и слегка колебалось. И мне даже показалось, что туманно оно лишь по краям, а за тонким слоем белой раздерганной ваты есть что-то плотное, пористое и без блеска, словно гигантская яичная скорлупа. Тут и фантазии не требовалось — рисуй, что есть, и посылай в журнал «Наука и жизнь».

— Точно!.. — воскликнул Витька. — Не глюк…

Мы стояли и смотрели на это подвешенное в воздухе «яйцо», и мне все меньше хотелось с ним связываться. Но я имела право на трусость, а мужчины — нет, и мой Витька первым начал хохмить, восторгаться, валять дурака. Наверное, еще и потому, что я смотрела на него.

Фоменко, никого не предупредив, метнул шишкой в «яйцо» — и она словно в молоко канула, не пустив расходящихся кругов.

— Теперь давай сам, — Фоменко подал Витьке другую шишку, прихваченную, наверное, в начале пути, потому что здесь ни елей, ни сосен я не заметила.

Витька метнул шишку в пятно, и она точно так же исчезла, беззвучно и бесследно.

У Фоменко было еще несколько шишек, но я кидать отказалась: так далеко я не доброшу, а близко подходить Жерар Депардье не советовал. Он сам однажды сдуру сунулся — чуть не рухнул и полдня потом башка трещала.

Консервную банку принесли с собой. И даже не веревку, а красную атласную ленту привязал к ней Лешка перед тем, как запустить.

Банка пропала не сразу: у самого пятна она словно задумалась, лететь ли дальше, и ленточный хвост замер в воздухе параллельно земле. Но все это втянулось в туман и сгинуло.

— А если обойти с той стороны? Вдруг они пролетели насквозь? — спросил Витька.

— Да обходили! Оно со всех сторон такое же, и ни шишки, ни банки насквозь не пролетали. Конечно, слишком близко мы не подходили…

— А оно пахнет? — с подозрением осведомился Витька.

Исследователи хронодырок переглянулись.

— Вроде нет… А что?

— А вдруг оно какой-нибудь галлюциноген выделяет?

— Так это забор проб делать нужно, — заметил Лешка. — А у нас оборудования нет.

«Забор» меня насмешил — у этих технарей вечно какие-то корявые словечки.

— И подойти поближе, посмотреть, куда банка улетает, тоже не пробовали? — продолжал Витька. — Может, там, в каком-нибудь параллельном пространстве, уже лежит куча ржавых банок с хвостами, а аборигены молятся им насчет хорошей погоды?

— Подходить опасно — голова закружится, чего доброго, свалишься прямо туда — и прокол засосет, — хмуро сказал Фоменко.

— Вот сегодня и попробуем, — пообещал Жерар Депардье. — Мы сюда раньше втроем приходили, а с тросом пробовать надо вчетвером, и еще чтобы кто-нибудь снимал.

Оказалось, в одной из спортивных сумок был свернутый в кольцо металлический трос. Его прикрепили к дереву, но не просто привязали одним концом к стволу, а нагнули дерево, повиснув втроем на длинной ветке, и смастерили сложную конструкцию. Фоменко объяснил мне: если что-то случится и люди выпустят трос из рук, дерево выпрямится и оттащит экспериментатора от опасного места.

Первым пошел сам Фоменко. Он придерживал трос на уровне пояса и осторожно передвигал его. Один конец, пропущенный сквозь ветки, прочно держало дерево, другой — Жерар Депардье, Лешка и Витька, понемногу отпуская. Фоменко продвигался очень медленно, миновал середину поляны, повернулся, показал рукой, что все в порядке, и пошел дальше. Контуры его фигуры вдруг поплыли, я вскрикнула. Мужчинам было даже не до того, чтобы меня обругать. Они внимательно следили за Фоменко. Темное пятно, наполовину съеденное белым туманом, вдруг странно задвигалось, подалось вправо.

— Тяни, — негромко приказал Жерар Депардье, и они стали выбирать трос, извлекать Фоменко из тумана. Скоро пятно сделалось опять похоже на человека, а человек оторвался от троса и решительно пошел к нам, покачиваясь и ругаясь довольно свирепо.

— Я, мать вашу, и кричу, и рукой показываю — назад, назад, а вы что — оглохли?!

— Ни хрена не слышали! — воскликнул Жерар Депардье, а Лешка выронил трос.

— Значит, ты был ТАМ?..

Еще звучали какие-то слова — и вдруг перестали. Они ощутили, что произошло.

— Откуда я знаю, где я был? — неуверенно произнес Фоменко. — Я кричал — вы не слышали…