Виталий Овчаров - Жестокие истины (Часть 1)

-Сколько пыли! - неодобрительно покачал головой мастер Годар; его хорошее настроение испарялось на глазах.

У Элиота тоже засосало под ложечкой, а сердце наполнилось смутной тревогой. Но, может быть, она была навеяна тяжелой атмосферой этого мрачного жилища?

Портуаз, видимо, услышал шум, потому что из-за двери донесся его встревоженный голос:

-Кто... кто там пришел?

-Лекарь, мастер Годар со своим учеником! - сказал мастер Годар, как можно громче и торжественней.

-Ах, это вы, дорогой Рэмод! Входите, прошу вас.

Спальня господина Портуаза поражала своим видом. Больше всего она напоминала склеп. В ней не имелось ни единого окна, а тяжелый мрак едва рассеивали две свечи на дешевом канделябре. Запах воска и многолетней пыли смешивался с каким-то незнакомым запахом, от которого трудно было дышать Элиот подумал невольно, что так, должно быть, пахнет страх. Всю стену справа занимал железный шкаф с множеством маленьких ящичков. На противоположной стене висел искусно вышитый ковер, изображающий сцену Страшного Суда: семь ангелов в небесах, надув румяные щеки, трубят в золотые трубы, а внизу корчатся людишки и змеятся по холмам трещины. Между этими двумя стенами стояла кровать и рядом столик, припавший на рахитичные ножки. На столике в идеальном порядке были разложены писчие принадлежности. И еще успел заметить Элиот задвинутый под кровать ночной горшок. Но тут в кровати что-то шевельнулось, и хриплый голос произнес:

-Садитесь, дорогой Рэмод. Вот стул.

Ничто решительно не объединяло этого человека с тем, кого видел Элиот на городской площади четыре года тому назад. В кровати лежал немощный старик с впалыми щеками и заострившимся носом. Седые влажные волосенки прилипли ко лбу, а глаза были полны скорби, как у мученицы Веры на иконе.

-Вот видите: опять вы мне понадобились... А ведь я всегда отличался завидным здоровьем, - прошептал старик.

-Мы не вечны. Болезни одолевают нашу плоть, как злые осы, и я всем становлюсь когда-нибудь нужен, - ответил мастер Годар и придвинул стул к кровати, - Вдохните полной грудью, прошу вас.

Господин Портуаз покорно вдохнул. Лекарь постукал по его груди согнутым пальцем, потрогал лоб, затем попросил больного высунуть язык, после чего надолго задумался, потирая подбородок.

-Должен признаться, - сказал он, хмурясь, - что простуда ваша, дорогой Боэм, прошла. Вместе с тем, наблюдается общее истощение телесных и духовных сил. Отложите на месяц все дела - хотя я и понимаю, что это не так уж просто. Я рекомендую вам подняться с одра и отправиться в загородный дом: вам нужен отдых, дорогой Боэм, пока вы совершенно не подорвали свое здоровье. Особенно полезны будут утренние и вечерние прогулки, пешком или же в седле. Свежий воздух, солнце, грубая, но здоровая пища и женское общество - всё это быстро приведет вас в норму.

-А помните, дорогой Рэмод, нашу юность? Помните сурового профессора Сатербада, пляски вокруг студенческого костра? - вдруг спросил Портуаз.

-Разумеется, помню, - кивнул мастер Годар, - Но какое это...

Он осекся. Теперь и Элиот видел: по морщинистой щеке Портуаза ползет предательская слеза, а подбородок мелко дрожит.

-Они уже здесь... - прошептал секретарь, еле слышно, - И трубочист на крыше...

Элиоту стало жарко, и он поспешил отвести глаза. Когда он снова решился взглянуть на Портуаза, то увидел разительную перемену, происшедшую с его лицом: глаза блестели сталью, губы были упрямо сомкнуты, а подбородок задран вверх. В одно мгновение проступила маска прирожденного убийцы, у которого никогда не возникает сомнений - истинная суть терценнского паука.

-Дорогой Рэмод! - сказал секретарь голосом, в котором не было и намека на немощь, - Я хочу поговорить с вами о наших делах наедине.

Не выразив никакого удивления, мастер Годар кивнул Элиоту, и тот поспешно, - слишком поспешно даже для такого случая, - покинул спальню. Он чувствовал, что происходит что-то страшное и столь же неотвратимое. Больше всего ему хотелось сейчас выбраться из этого склепа на солнечный свет, но не мог же он бросить мастера Годара наедине со страшным секретарем, якобы знавшимся с самим Дьяволом! Ему казалось, что если он станет стеречь тут, у самой двери, то беду еще можно будет отвести. И он начал старательно плевать через левое плечо, шепча отворотное заклятие, которому научил его Бредд. Бредду оно не помогло - его увезли в вагонетке вместе с породой, и широконосые аисты-марабу клевали его тело. Но ведь он тогда ничего уже не мог сказать.

Наверху показался старик-слуга, печально посмотрел на Элиота, и, ни слова не говоря, удалился. Элиот, на всякий случай, плюнул ему вслед. Голоса за дверью бубнили монотонно, минута бежала за минутой, и Элиоту уже начало казаться, что его тревоги напрасны. Как вдруг входная дверь дрогнула от удара, и тут же снаружи в нее заколотили пудовые кулаки.

-Именем Ангела, приказываю открыть! - загремел грубый голос, Открывайте, собаки, иначе я выломаю дверь!

Голоса в спальне разом смолкли. Старик-слуга, волоча плоскостопые ноги, подошел к двери и прошамкал беззубым ртом:

-Кто это там штучишша?

-Открывай, старый хрен! Клянусь всеми морскими ветрами, мое терпение сейчас лопнет! -проревел всё тот же голос.

-Хожаен не велел никого пушшкать! - ответил твердый старик, - Вы жнаете, кто мой хожаен?

-Ломай дверь, ребята!

После пятого удара дверь соскочила с петель, и в проходе обозначилась грузная фигура. Слуга негодующе заклекотал и растопырил руки, закрывая проход. Мелькнула голубая сталь - несчастный старик вскрикнув по-заячьи, осел на пол. Человек с окровавленной саблей в руке шагнул через труп и заревел во всё горло:

-Где ты, проклятый Портузяк?!

Тут глаза его остановились на Элиоте и низенькой дверце за его спиной.

-Брысь, малец! - сказал человек, и онемевший от удивления Элиот узнал в нем адмирала Сандро.

Адмирал прогрохотал по лестнице; отодвинув плечом Элиота, толкнул дверь огромной лапищей. За ним - сабли наголо, запакованные в блестящую сталь кирас, - гуськом следовали усатые гвардейцы. В спальне сразу стало тесно. Солдаты спинами загородили проход, но Элиоту с лестницы было видно всё, что творится внутри. Секретарь успел подняться с постели и теперь стоял в одной ночной рубашке, бледный, как сама смерть. Адмирал навис над ним, со свистом втягивая воздух и покачиваясь с пятки на носок. Рука его, сжимавшая эфес сабли, нервно дергалась, словно застоявшийся жеребец, который живет одним ожиданием, когда же хозяин даст ему волю. Сейчас рубанет! - ожгла Элиота шальная мысль. Но этого как раз и не случилось.

-Достаточно ты попил моей крови, упырь! - сказал адмирал Сандро звенящим от торжества голосом, и повернулся к гвардейцам, - Взять его, ребята!