Наталья Ручей - Песочный принц в каменном городе

Забыл. Вычеркнул из жизни. – Да он просто понял, что это не ты, – сказала Наташка. – Представляешь? Он понял, что я – не ты. Ты бы слышала его голос… Ты ему не безразлична. – Я слышала все. – Ты не понимаешь: я уверена, что он думает о тебе. И, мне кажется, расстроился, что это не ты. Блин! Надо было тебе самой звонить! Звони! Звони сейчас! Если стесняешься, мы с Ленкой даже выйдем! Звони! Я покачала головой – нет, Ленка была на моей стороне. – Сейчас это глупо. Он сравнит ваши голоса и поймет, что она сидела рядом. Подумает, что разыгрывают. Сейчас звонить нет смысла. – Что-то я загрустила, – протянула Наташка. – Не удивлюсь, если он тоже тебя любит. Ты бы слышала его голос. Компания – есть компания, и мы загрустили втроем. Не знаю, о чем думали они, а я – об Артеме. Я испытывала к нему более сильные чувства, чем думала изначально, чем рассчитывала изначально. Люблю? Внутренний голос, который имел привычку гласить правду, когда его не спрашиваешь, твердил, что от Артема мне нужны только прописка и квартира. Голос врал. Слышишь, голос? Ты врал! Хотя, в твоих словах и была правда. Одесситы боятся приезжих. И правильно делают. Не в обиду, но многие местные расслабились, все им идет в руки само, жизнь складывается, живут у моря, красивейший город – оттого и смех, и шутки, и леность. Привыкли жить просто. А нам, из глубинок, приходится зубами прорывать дорогу. И мы стараемся, иногда от зубов остаются осколки, а бывает, что зубы превращаются в клыки или только отбеливаются. Годам к сорока мы становимся с местными в ряд, но за плечами у нас огромный послужной список и прошлое, и тогда мы тоже начинаем ненавидеть приезжих. Потому что они идут следом и наступают на пятки уже нам. Новым местным. Будущим коренным. Мы оттесняем тех, что слабее, а некоторых пытаемся сбросить. Но мы делаем это ради высокой цели. Говорят, Родина там, где твое сердце. Мое забилось в Одессе. И словно услышав мои мысли, город сделал шаг мне навстречу. – У меня здесь родственница живет, – сказала Ленка. – Девяносто лет. Живет одна в двухкомнатной квартире. Может, к ней переедешь? До работы будет ближе в два раза. Я сделала вид, что сомневаюсь, и она продолжила: – Подумай. Денег платить… наверное, гривен сто – а так, лишь бы порядок был. – Типа сиделки? – Нет, сиделка ей пока не нужна, иначе пришлось бы нам тебе доплачивать. Давай завтра сходим – познакомишься. Я выжидательно посмотрела на Наташку – та кивнула. Одобрено. Надо будет сразу ехать с вещами, чтобы никто не передумал. Скорей бы в квартиру, уют и ванную! С Черноморки я уезжала без сожалений. Это район для отдыха, но не для жизни. А вот бабка плакала, говорила, что если что, то она потеснится и примет меня в свою комнату, пока другие будут на ремонте. Мне хотелось рассмеяться ей в лицо и просить: – А в постель свою часом не примешь? Но я проявила тактичность, предусмотрительность и смолчала. Достаточно шока в ее глазах, когда бабка увидела, что за мной приехали на машине. Старенькая иномарка, но вряд ли она разбиралась в них лучше меня, а я делила машины только на «наши» и «нет». Она даже дотянула мою сумку до машины. Я не возражала – все же исполняю ее новогоднее желание, освобождаю территорию, а за желание и потрудиться в радость. – Ты уж прости, если что, – увещевала бабка сквозь всхлипы. Я благосклонно кивнула, села в машину и вычеркнула ее из жизни. Этого не было. Просто страшный сон, который должен развеяться. Но вышло из огня да в полымя, как говорится. Новую бабулю звали баба Аня. Увидев нас у себя на пороге, она растерялась, если не испугалась. Хлопала серыми ресницами, сдвигала недовольно брови и постукивала по полу скрюченной палкой. Зайти не предложила. – Это тебе квартирант, – безапелляционно заявил Ленкин муж, протискиваясь в квартиру. – Все ж веселее будет, и ночью спокойнее. Если подружитесь, когда и за лекарствами сходит. Мы ведь не можем каждый раз наведываться – далековато. Мы зашли следом за ним. – У тебя машина, – ворчала старушка, но стучать палкой перестала. Куда больше отстукивания марша деревянной палкой ее заинтересовала моя кандидатура. Подошла ближе, подняла маленькую головку, впилась выцветшими глазками-бусинками. – И втихаря все, – вернулась к Диме, – вроде и не живая я уже. – Бензин подорожал, – не обратив внимания на обвинения, стоял на своем Дима. – И у меня работы много. – Да-да, с Леночкой по городу кататься. – И это тоже. Бабка покудахтала еще про нравы молодежи, сначала громко, потом только себе под нос, заметив, что никто не прислушивается, и повела апартаменты показывать. Обычная квартира, обставленная по-стариковски, и пахло в ней так же, но… Там была ванная… – Купаться раз в неделю. Мысли она, что ли, читает? Бабка-ведунья? Сама-то, небось, и раз в неделю не моется – понятно откуда, такой сильный запах. – Правда, – добавила бабка милостиво, – в тазике мыться можешь, сколько хочешь, но тоже экономно. У тебя большой тазик? Я покачала головой. Тазик лопнул и остался в прошлом. Мое хорошее настроение тоже. Мой переезд к бабе Ане стал черной кляксой в моей серой жизни. Никого раньше я не презирала с такой силой. Никто не отвечал мне взаимностью с таким жаром. Глава № 11 Я не замечала, как пролетают дни, потому что работа мне нравилась, а вот с вечерами сложнее – я стала их ненавидеть. Баба Аня под любым предлогом держала меня у своей постели, на скрипящем стуле, часа два, как сиделку с обязательной программой развлечения. К ней никто не заходил, а телевизор у нее был маленький, черно-белый, безответный. – Куда спать так рано? – ворчала она в двенадцать ночи. – Посиди, отлежишь еще свои бока. Сдерживая зевоту, чтобы не обидеть старушку, я держалась, сколько могла и едва она от усталости прикрывала глаза, сбегала в свою комнату. Конфликтовать не хотелось – только переехала, да и холодно за окном. Вернуться на Черноморку? Напомнить бабке о непредусмотрительно брошенном приглашении вернуться в случае чего? А если там молдаване еще не выехали? А если бабка посмеется в глаза и скажет, мол, иди откуда пришла? И как ни крути, здесь теплее и безопасней. Не хочу вспоминать, как прошел Новый Год. Старый больной человек – это очень живучий монстр, который заражает тебя ненавистью ко всему окружающему. Теперь я ненавидела все, всех, и если раньше общения не хватало, теперь я сама предпочитала отмалчиваться и беречь силы на вечер. Монстр жаждет развлечений! Вскоре бабуля стала более требовательной, два часа отсидки у постели казались пренебрежением, три – снисходительным мизером, звонки знакомых по телефону – тратой времени, мое молчание от усталости – вендеттой. Больше всего ее бесила суббота, когда я пыталась навести порядок. Меня не бывало дома практически целый день, вечера – у ее постели, недвижимо, а бардак в квартире был такой, вроде несколько дней резвилась толпа стриптизеров.Читать дальше