Андрей Басов - Сказки старого дома

— И сколько у тебя их?

— Четыре. Причем две куплены, как и Зубейда.

— А детей?

— Одиннадцать. Здесь живут две дочери и три сына со своими семьями. Остальные уже давно отделились.

— Уживаются те, что здесь?

— Я их не распускаю. Если что, то любой получит на всю катушку за действительную вину. Но и балую я всех очень и очень. Только Джамиле спускается буквально всё. Уж такая бесовка, что сердиться на нее невозможно. Но поразительная умница в свои почти восемь лет. На Востоке терпимо, но всё равно с предубеждением относятся к грамотным женщинам, и будет трудно дать Джамиле хорошее образование. А она к знанию стремится. Родилась на тысячу лет раньше времени.

— Скорее родилась-то вовремя, но не там, где нужно. Твоя ведь внучка, а не торговца Ибрагима, с которым ты здоровался на базаре. Так что, сам понимаешь, ей бы еще года три назад оказаться в Питере, а теперь уже поздновато. На дошкольницу не очень сложно сделать фальшивые документы, а на школьницу уже почти невозможно. Хотя с другой стороны, восьмидесятые годы кончаются. Видишь, что вокруг происходит? Дальше, наверное, беспорядка будет еще больше. А в беспорядке многое можно провернуть. Только вот как родители Джамили отнесутся к ее исчезновению отсюда?

— Да, ты, пожалуй, прав. Путного с документами сейчас ничего не выйдет. Пока нужный беспорядок в Питере назревает, Джамиля, находясь здесь, станет по современным меркам неграмотным переростком.

— Ты попробуй посоветоваться с Анной Петровной. Вроде бы у нее есть какие-то связи относительно документов. Если Джамиле почти восемь и есть талант, то за год-два начальных классов она легко наверстает пропущенное.

— Точно! Анну Петровну можно спросить. Как я сам об этом не подумал раньше! Дочь с мужем я как-нибудь уломаю. Они сами видят, какой чертенок растет. Ладно, это всё потом. А нам с тобой нужно отдохнуть. Вечером встреча с друзьями. Надеюсь, что они и тебе станут друзьями.

— А кто это — "они"?

— Увидишь.

Осторожный стук в дверь. Заглядывает, видимо, старшая из жен Ахмеда.

— Что тебе, Гюльнара?

— Зубейда пришла.

— Покажи ей наше хозяйство, ее комнату, объясни обязанности. Нас не беспокойте. Мы с Сержем отдохнуть приляжем, — и Ахмед ушел.

Я не стал сопротивляться послеобеденной истоме и утруждаться раздеванием. Всё равно переодеться пока не во что. Как есть, скинув куртку, в брюках, завалился на оттоманку, подтащил пару подушек, укрылся зачем-то в такой жаре какой-то мохнатой шкуркой, попавшейся под руку, и мгновенно отключился.

Я еду, лежа на сидении в трясучей карете. То ли сплю, то ли не совсем. Черт, неужели нельзя ехать ровнее? Вот-вот, так-то получше будет!

— Хозяин, хозяин, вас зовут, — и тряска возобновляется. Вот я сейчас задам этому кучеру! Только почему у кучера женский голос?

— Ну, что там за беда с дорогой? — спрашиваю я, раскрывая глаза. Надо мной стоит Зубейда и трясет за плечо.

— Чего тебе, кучер?

— Я не кучер. Я Зубейда. Вас старый хозяин зовет.

Принимаю сидячее положение, еще слегка обалделый от сна.

— А-а, ну да, Зубейда. Воды и полотенце.

— Всё есть в умывальне.

— Умывальня, умывальня… Что ж, пойду в умывальню. И не зови меня хозяином. Лучше как-нибудь подругому.

— А как по-другому? У нас иностранцев называют "сахеб".

— Не знаю. Я ведь не здешний. Мое имя — Серж. Вот и обращайся ко мне, скажем, Сержи-сахеб, что ли. Так у вас можно?

— Можно.

— Зачем ты меня разбудила?

— Старый хозяин вас зовет.

— Ладно, подожди. Я сейчас ополоснусь, — и направился в умывальню. Зубейда за мной, — а ты куда?

— Я вам воду полью.

Ясно. Водопровод остался в Питере. Досюда так и не дотянули.

— Подожди здесь. Я позову, — захожу в умывальню, совмещенную с писальной, и освобождаюсь от лишней влаги в организме. — Заходи!

Зубейда поливает из кувшина, а я споласкиваю физиономию. Вода прохладная и хорошо освежает. Просыпаюсь окончательно. Да, вот теперь замечаю, что девушка переоделась, заменив бесформенную, базарную хламиду на что-то легкое, веселое, обливающее фигуру. Платье? Не знаю, как это здесь называется. Может, и платье. А мне почему-то казалось, что девушки Востока дома ходят в шальварах. Или это только одалиски? Или шальвары у нее под платьем? Ладно, потом выясню.

— Ты свои вещи перенесла или нужно кого-нибудь послать за ними?

— Принесла. У меня их немного.

— Ну и ладно, если чего-нибудь будет не хватать, то купим. Вот возьми на свои расходы, — выгребаю из кармана половину наличного серебра и пересыпаю в ее ладонь.

— Тут много, хоз… Сержи-сахеб.

— Если много, то и не трать лишнего. Только и всего. Как сказал Ахмед-ага, немножко денег в кармане на всякий случай всегда иметь хорошо. Покажи, где его комнаты, — и мы куда-то пошли. — Да, меня сегодня ждать не надо. Вернемся поздно, а может, не вернемся и до утра.

— Поняла, Сержи-сахеб. Вот сюда, — указала она на дверь.

Стучу и захожу. Просто арабская идиллия старого и малого. Малая сидит на коленях у старого и терзает того детскими вопросами.

— Нет, дед, ты, конечно, у нас главный и хороший, но ничего не понимаешь в куклах. Кукла — это вовсе не игрушка, а образ жизни. Ты сам так говорил о своих лавках. А чем моя кукла хуже твоей лавки? Отвечай!

— Во, видал, Серж?

— Серьезный ребенок — серьезный и вопрос. Нужно отвечать.

— Вот видишь, дед, отвечать всё равно нужно. Ладно, раз ты не знаешь, то я за тебя отвечу. Моя кукла хуже лавки потому, что в лавке кукол больше. Вот! Эх, ты! Такой простой ответ. Сразу видно, что ты никогда в куклы не играл. Отдай меня, — и она соскальзывает с колен деда. — Пойду к маме. Не ждать же, когда вы меня сами выставите за дверь, — и Джамиля убежала.

— Нам пора к Синдбаду.

— Далеко идти?

— С четверть часа. Нужно обогнуть дворец халифа — и выйдем к причалам.

— Так пойдем. Мне с Синдбадом не терпится познакомиться. Это тот самый Синдбад?

— Тот самый, но не перевранный писателями и режиссерами. Более прозаичный, но всё равно до сих пор хулиган своего рода.

— Стало быть, с ним скучно не будет?

— Вот уж это точно. С ним иногда даже очень не соскучишься. Двинули.

Уже вечереет. Молча лавируем в узких улочках.

— Что это ты такой сосредоточенный? — спрашивает Ахмед.

— Да вот посмотрел сейчас на Зубейду, и я в каком-то сомнении.

— А именно?

— Хороша, очень хороша, но всё равно мне как-то не по себе.

— Издержки этики и морали современного общества. Здесь они очень мешают. Нужно время, чтобы у тебя в голове всё утряслось.

— Понимаю, но всё равно…

— Ты можешь отдать Зубейде ее договор, если хочешь, но она сама все равно никуда не уйдет. А если выгонишь, то сломаешь ей жизнь.

— Почему?

— А я тебе еще на базаре втолковывал, что если она себя продает, то прекрасно понимает, что это на всю жизнь. Она берет на себя обязательства и будет их выполнять независимо от того, есть договор на бумаге или нет. Деньги она взяла. Теперь и окружающие знают, что сделка заключена. Если она вернется домой, то либо она нарушила обязательство и тем нечестна, либо по какой-то причине от не нее отказались, даже не потребовав обратно денег. Это позор. Ее уже никто замуж не возьмет, а презрением и сплетнями изведут. Так что не мучайся понапрасну. Договор может оказаться очень нужным в суде, если кому-нибудь взбредет в голову Зубейду обидеть, а ты обидчика покалечишь. Защита своей собственности. Ага, вот мы и пришли.