Ольга Онойко - Начальник Дикого Порта

Пластик заползает под одежду.

Постепенно ванна опустела. Псевдоживое вещество обтекало тело хозяина, привыкало к защитной роли. Начинало действовать.

Рихард обнаружил, что не выспался. Обнаружил тогда, когда его перестало едва заметно клонить в сон. Слабый спазм прошел по всем мышцам — от кожи головы до пальцев ног. Странно, но не неприятно.

Легкость и сила. Так всегда описывается самочувствие в биопластике.

Так и есть.

Люнеманн постоял немного, привыкая к новому ощущению, поколебался и рубанул ребром ладони по краю металлической ванны, в которой недавно спал его костюм.

Это был его костюм. Его. Расстаться с этим невозможно. Легче продать “Элизу”, чем биопластик.

Конечно, металлический лист он не рассек. На бортике осталась едва заметная вмятина. Рихарда интересовало другое. У него не слишком жестко было набито ребро ладони, но, с размаху въехав им в металл, он не почувствовал боли: тончайший слой чудо-вещества амортизировал удар.

Ариец хохотнул. Настроение было — лучше некуда.

Когда Люнеманн четким пружинистым шагом вошел в кают-компанию “Элизы”, настроение резко ухудшилось. В его кресле — капитанском, с высокой спинкой — восседал Гуго. И добро бы он просто в нем восседал, плевать, как-никак брат.

Перед ним стоял ррит.

А за столом сидела команда. В полном составе. И при взгляде на их рожи Рихарду захотелось приложиться к некоторым кулаком.

Л’тхарна никогда не заходил в кают-компанию, если не приказывал капитан. Команда не желала с ним общаться, второй пилот отвечал взаимностью, и Рихард прекрасно его понимал. Почему он здесь?

— Так ты что же, — недоуменно поднимая брови, спрашивал Гуго, — не желаешь по-хорошему?

— Попробуй по-плохому, — предлагал в ответ ррит.

Глаза у него сузились в щелки, верхняя губа подрагивала, он чуть пригибал голову. Любой дурак осознал бы, что ррит из последних сил держится, отвечая словом на слово. Вот-вот природа возьмет верх, и он кинется на обидчика.

Нет. Не любой дурак. Только тот, кто знает, чего ждать от ррит. Тот, кто с ними общался.

И болван Гуго надеется на свой револьвер? Да ррит в войну при абордажах даже автоматы не останавливали… хотя на тех ррит, конечно, была броня.

— В чем дело? — ледяным голосом спросил Рихард.

Л’тхарна резко обернулся. Долю секунды спустя оборотил хари экипаж.

Рихард не мог видеть себя со стороны. А зрелище того стоило. Биопластиковый костюм в активированной форме незаметен, но что-то изменилось в осанке обладателя, в движениях, когда Ариец шагнул вперед, даже во взгляде.

— Да вот тварь эта тут выпендривается, — добродушно объяснил Гуго. — Ты его, что ли, пилотом взял? Ну ты, итицкая сила, и понтон!

— Так в чем дело? — ровно повторил Рихард.

— Да я говорю, — словоохотливо начал Гуго, потянувшись за сигаретой, — ты, зверюка паршивая, мы из вас зубы выдирали на пуговицы…

Глаза Л’тхарны бледно светились. И становилось понятно, что его шоколадная шевелюра — не волосы, а именно грива; грива второго пилота вздыбилась.

— …ты как смеешь стоять перед человеком? Тебе, твари, положено на четырех ползать, так что становись и вперед. Ботинки мне вылижешь, для начала, а потом всей команде, потому как захват проведен, груз у нас, и ты, погань, больше ни на хрен не нужен и капитан тебя за борт выкинет…

Ариец молчал.

— Правильно я говорю? — радостно осведомился Гуго. — Потому как видишь, не хочет ублюдок выказывать человеку уважение… Эй! Ты чего! Ты…

Он не уследил за движением Арийца, одетого в биопластик. Брат в одно мгновение оказался рядом и вывернул из лапы Гуго оружие.

— Рих, — в панике глупо повторил Одноглазый, — добром тебе советую, выкинь эту тварь за борт! Пока не поздно! Он же нас всех передушит! И корабль уведет!

— На “Элизе”, - бесстрастно проговорил капитан, — есть устав, по которому в мирные периоды полета все оружие должно лежать в моем сейфе. Во избежание.

— Ты чего, братушка? — почти жалобно вопросил Гуго.

— За оскорбление члена экипажа объявляю тебе мое официальное фу, — спокойно, почти с юмором сказал Ариец. — А второму пилоту, за выдержку и цивилизованное поведение, — благодарность. С денежной премией. Л’тхарна, можешь идти. Все выметайтесь. И ты тоже, брат мой. И подумай на досуге над своим поведением, потому что в следующий раз я дам тебе в глаз. И ты станешь Слепым Гу.

— Вот сблёвыш, — ничуть не обидевшись, в восторге сказал Гуго. — Я всегда знал, что ты пидарас, но что ты еще и ксенофил!

Став воином, ты узнаешь, что Цмайши, глава женщин — сестра твоего отца. Что ты рожден от семени первого среди людей, повелителя всех кланов, стяжавшего славу, и в боях с самыми страшными врагами человечества никто не проливал их кровь так обильно.

Имя твоего отца — Р’харта.

Ты еще побаиваешься собственной тетки, когда она ведет тебя во взрослые покои, в залу, откуда правит мирной жизнью резервации.

— Я покажу тебе кое-что, — говорит она, большими, жаркими, нервными руками оглаживая твои плечи. — Это вещи твоего отца.

— Оружие? — жадно спрашиваешь ты.

— Нет. Украшения.

Комната роскошная. Ты никогда не видел такой роскоши, ты уже достаточно разумен, чтобы понять — это все ветхое, старое, собранное по крупице, когда-то случайно спасенное. Жалкие остатки былой красоты. Тебе не жаль потерянного. Но почему-то обидно.

Тетка ставит тебя перед зеркалом.

— Закрой глаза.

Привычные медные колечки покидают уши: новые серьги куда больше и тяжелее, тебе хочется посмотреть, что это такое, и почему для Цмайши это так важно, но ты обещал и стоишь, зажмурившись. Крупное тело тетки мечется туда-сюда за твоей спиной.

И ожерелье — тяжелое, большое, тетка часть шнура собирает узлом у тебя на загривке. Ты слышал: тот, кто оказался твоим отцом, чье имя подобно грому, до сих пор устрашающему победившего врага, был велик телом так же, как и духом. Никто не мог с ним сравниться.

Ты впервые жалеешь о том, что пошел в малорослую мать. Говорят, огромный, со среднюю женщину ростом, Р’харта и миниатюрная Суриши рядом выглядели потешно.

Пояс. Браслеты.

— Открой глаза, — шепчет Цмайши.

Ты повинуешься.

Мороз подирает по коже.

— Украшения твоего отца… — повторяет тетка. — Когда-нибудь у тебя будут такие же.

Два чувства вспыхивают в груди: ты понимаешь, что нельзя предать отца, ушедшего в безнадежный бой с победившим врагом, что ты обязан стяжать славу и отомстить за него, но…

— Час придет, — с мукой в голосе шепчет тетка. — Он придет, он уже близок… Мы отомстим!

Их руки похожи на человеческие, но тонкопалые, тонкокожие, розовые, с нежными прозрачными пластинками вместо ногтей. Если ободрать их и покрыть кости лаком, то получатся такие вот серьги. Их черепа тонкостенны и округлы; видно, какими большими были глаза в этих глазницах, какими маленькими — эти рты со слабыми плоскими зубами. Семь черепов снизаны в ряд от одного твоего плеча до другого, затылочные части спилены, на месте глаз — драгоценные камни…