Владимир Печенкин - Два дня Вериты

Премьер-министр застонал. Ему представился атомный гриб над его собственной плантацией, над его собственной виллой...

- О нет, только не это! Сеньор атташе, надо попытаться найти другие меры, другие средства! Может быть, американскую оккупацию страны....

Атташе стукнул по столу кулаком;

- Вы можете дать гарантию, что здешняя атмосфера не заразит солдат американской армии!? Не можете! Нет, Штаты не вправе рисковать. Вы уже не справились с создавшейся обстановкой, это очевидно. Следовательно, уничтожение республики-единственная гарантия против революций на континенте.

- По крайней мере, дадите ли вы время, чтобы перевезти мои ценности в банки Штатов? - взмолился трясущийся премьер.

Неожиданно к нему на помощь пришел представитель компании "Юнайтед фрут".

- Моя компания ухлопала слишком много денег на эту республику,-сказал он спокойно, пуская дым сигары в потолок.- Плантации, порты, железные дороги, принадлежащие компании... Пентагон не начнет бомбежку без согласования с монополиями, представителями делового мира. Подобные вопросы решает сначала капитал, а потом уже военные.

- Значит, есть другой выход?-обрадовался премьер.- Что бы вы предложили, сэр?

- Я против кровопролития,-решительно заявил представитель делового мира.

Премьер снова вздохнул с облегчением; ведь сейчас делец говорил именно то, что думает. Следовательно, имение, виллу, а заодно и республику еще можно спасти...

- Я против бомб,- повторил делец.- Надеюсь, можно ограничиться бактериологическим и химическим оружием. Правда, действие его не так быстро, но зато оставляет почти неповрежденными интересующие нас объекты.

Чем кончился этот деловой разговор, редактору "Экспрессе" не суждено было узнать. Ибо знакомый секретарь министра после виски понес явную чепуху и скоро уснул, склонив бледный лоб в тарелку с салатом. Тогда редактор покинул безмолвного секретаря и поспешил домой, чтобы собраться с мыслями и срочно обдумать возможность бегства за границу.

Такси ему найти не удалось. Трамваи и автобусы не ходили. Мелкой собачьей рысью, задыхаясь, бежал он по горячей мостовой и со страхом поглядывал в выцветшее небо, каждую минуту ожидая увидеть американские бомбардировщики.

"Нет, не может быть!-утешал он себя.-В Белом доме сидят деловые люди .. Не могут же они вот так, сразу, уничтожить свою колонию только потому, что колония сошла с ума .."

На бегу он ощупывал в кармане толстую пачку банкнотов, которую во всеобщем замешательстве предусмотрительно захватил из сейфа редакции, и ему становилось легче. Он думал о супруге, расплывшейся, невоздержанной во всем сеньоре. Думал о шестнадцатилетней, уже достаточно испорченной дочери.. Думал о...

Редактор замедлил бег, закрутился на месте. Потом решительно выругался и помчался в обратную сторону.

Он остановился у небольшого коттеджа в одном из тенистых, очень живописных переулков центра и вынул из потайного кармашка миниатюрный позолоченный ключик. Отперев дверцу с узорным матовым стеклом, вошел в прохладный вестибюльчик и поднялся на второй этаж. Послышался визгливый собачий лай, пахнуло дорогими духами. Без стука он вошел в уютный, шелковосверкающий будуар, похожий на бонбоньерку.

- Ленора! Ты спишь, девочка?-позвал он, тяжело переводя дыхание.

Голубоглазая пышноволосая блондинке лежала на тахте. Она вздрогнула и приподнялась на локте.

- А, это ты...- по круглому личику пробежала гримаса досады.

- Ленора, детка!-он припал к тахте.

- Ах, отстань!

Она брезгливо отдернула ногу, которую он пытался погладить, встала и набросила халатик.

- Что с тобой, Ленорочка? Ты сердишься? За что? Она смотрела в упор все с тем же брезгливым выражением на хорошеньком, почти детском личике.

- Я не должна сердиться на тебя... Но мне противно... Понимаешь ты! Противно!

Она говорила негромко и смотрела как на жабу,

- Глаза твои - на оливковом масле... усики... лысина... все отвратительно. Меня просто тошнит, когда ты приходишь.

- Что ты говоришь, опомнись, Ленора! Ведь ты всегда уверяла, что любишь...

- Что я должна была говорить, если ты содержишь меня? Но я больше не в силах лгать. Да, мне ненавистны даже твои деньги, пропади они пропадом! Даже этот будуар, в который ты приходишь, чтобы получить то, что принадлежит тебе-за деньги! Липкая, противная жаба!

Она схватила с туалетного столика фарфоровую пудреницу и запустила в него. Собачонка заливалась визгом и хватала редактора за брюки.

- Ах ты, шлюха! - взбесился редактор.

- Прочь!-Ленора замахнулась тонким узким ножом для фруктов.-Уйди!

Глупо было бы сейчас драться с капризной вздорной девчонкой, когда, того и гляди, налетят бомбардировщики. Опрокинув тахту, обсыпанный пудрой редактор выскочил из будуара как испуганный кот, слетел по лестнице и плечом распахнул дверь.

Волей-неволей приходилось вернуться в свой дом, в лоно семьи, в незыблемый оплот благополучия. Сейчас редактор готов был признать, что в истории с Ленорой зашел дальше, чем следовало. Нашел на кого положиться! Он еще раз ощупал в кармане пачку банкнотов-тут ли?-и вошел в дом.

Пораженная его ранним возвращением и растерзанным видом, горничная отшатнулась и побледнела.

- Дома ли сеньора?

- Сеньора... в спальне...-прошептала горничная. Устало волоча ноги по коврам, оставляя пыльные следы, редактор вошел в спальню. То, что он увидел, завершающим ударом обрушилось на его измученный событиями мозг: сеньора, его жена, находилась в приятном обществе молодого человека, которого он уже не раз встречал в доме, но и мысли не допускал, что может встретить в своей пижаме...

- Как поживаете, сеньор...-невпопад пролепетал молодой человек, хватаясь за одежду.

Редактор на подгибающихся ногах добрел до стула и присел, держась за сердце. Сердце стучало неистово, кружилась голова, подступала тошнота. Супруга зарылась с головой в одеяло...

Мир рушился! Его собственный мир, еще утром такой прочный и удобный. Летело к чертям все, чем жил он с юности и что считал единственно для себя приемлемым. Всегда было у него два мировоззрения: одно, тайное, для себя, другое, применительно к обстоятельствам,- для произнесения вслух. Сейчас оба мировоззрения почему-то сместились в одно... Это было страшно, опасно. Как теперь жить?!

Но сердцу стало легче. Сердцу было все равно... Редактор встал и вышел из спальни.

На улице повстречал он извозчика на полудохлой кляче. Остановил и велел ехать в квартал святой Марии Магдалины, веселый квартал, куда редактору солидной газеты в обычные нормальные дни грешно показываться.

А теперь-какое это имело значение?

И здесь, в третьеразрядном заведении, обрел он наконец необходимую передышку от треволнений дня. Сидел в грязноватом зале, пил что-то очень крепкое. Кто-то подходил, что-то предлагал-он вяло отмахивался.