Зубачева Татьяна - АНАЛОГИЧНЫЙ МИР – 2

После дождей наступили ясные и тёплые не по-осеннему дни. Красная и жёлтая листва, ещё ярко-зелёная трава сделали госпитальный сад очень нарядным. Ларри читал об этом, но впервые сам даже не понял, а почувствовал, что же это такое — прогулка в осеннем саду. Между обедом и ужином все, кто мог ходить, кому разрешали врачи, уходили в сад. И можно даже не разговаривать, молча идти рядом — уже хорошо.

Чаще всего он ходил с Майклом. Это получилось как-то само собой. Никлас быстро уставал и уходил в свою палату, а Миша… Ну, у Миши были свои компании из русских солдат и офицеров. Пару раз он ходил с Мишей. Нет, отнеслись к нему очень хорошо, переводили ему разговоры, но… они говорили о войне, о России, и он всё равно очень мало понимал, разговоры о женщинах его смущали. А один раз вышло совсем нехорошо. Они все стояли на лестничной площадке и все курили, ему тоже дали сигарету. Увидела женщина-врач и… накричала на них. Особенно на Мишу. Что Миша привёл — она даже сказала: "притащил" — его в курилку, а у него слабые лёгкие. Больше он старался Мишу не подставлять. Хоть и не по его вине так получилось, а всё равно — неприятно. А с Майклом — хорошо. Майкл и сам рассказывает очень просто и понятно, и слушает хорошо. И никогда не настаивает на продолжении рассказа. И сам иногда, рассказывая, останавливается, улыбается и говорит:

— А дальше не стоит. Это уже неинтересно.

И Ларри понимающе кивает. У каждого своя жизнь, своя боль и свои тайны. Не зовут туда, так и не лезь.

И сегодня всё было как всегда. По привычному госпитальному порядку. После обеда Ларри пошёл к себе в палату, разделся и лёг под одеяло. Не спал, а так… подрёмывал без снов. Майкл дал ему газету с кроссвордом, на тумбочке лежит взятая в библиотеке книга, но читать не хочется. Ему очень-очень давно не было так хорошо и спокойно. И дело не в сытости, не в тёплой и мягкой постели, ведь нет. Он не дворовой работяга, что только здесь впервые вилку в руки взял и всю жизнь спал вповалку на общих нарах. Нет, он-то ведь жил уже… по-человечески…

…Это были его вторые или третьи торги. Ему исполнилось двенадцать, он сильно вырос, и хозяйка сочла его слишком большим для работы по дому. И отправила сюда. Он стоял в общем ряду, на голову выше однолеток, стоял, как положено: руки за спиной, голова поднята, а глаза опущены. Но он длинный и потому то и дело сталкивался взглядом с белыми, получая за это щипки по рёбрам. Его всё время щупали, заставляли приседать или показывать мускулы, смотрели, но не покупали.

— Длинный, а силы нет. Такой прожрёт больше, чем наработает.

Вчера он весь день так простоял. И заработал от надзирателя пару оплеух и обещание порки. За то, что стоит столбом и не продаёт себя. Не больно, не особо больно, но… он не додумал, потому что перед ним остановились двое. Джентльмен и леди. Чем-то похожие друг на друга. Они не щупали его, не заставляли приседать, а только смотрели и разговаривали между собой.

— Ну что, как тебе этот?

— Ну, Рут, давай ещё посмотрим. Серьёзную покупку с налёта не делают.

— Ты будешь перебирать до вечера, Сол, но он не хуже других.

— Ты плохой коммерсант, Рут, мы должны найти лучшее. Посмотрим ещё.

Когда они отошли, надзиратель подбодрил его дубинкой, чтоб стоял не развалившись, а подтянуто, и сказал другому:

— Жиды, а белых корчат. Смотреть противно.

— И до них доберёмся, — хмыкнул другой.

А он обрадовался, что эти двое его не купили, отошли. Он и раньше слышал, что жиды очень злые и жадные, морят голодом и мучают почём зря. И прежняя хозяйка если что, пугала его тем, что попадёшь, мол, к жидам, там узнаешь… Она не договаривала, что он узнает, и это было самым страшным. Но они — он стал следить за ними глазами — обойдя весь детский ярус, вернулись и купили его. И даже надзиратель, давший ему, как положено на выходе, рубашку и ботинки, сказал:

— Ну, этого жиды быстро заездят.

А они сделали вид, что ничего не слышали, не возразили…

…Ларри посмотрел в окно. Солнце и ветра нет. Надо пойти походить. Ему сказали, что он должен много ходить, нагружать лёгкие.

Он встал, надел пижаму. Его одежда теперь висела у него в палате в углу на вешалке, но пользовался он пока только сапогами и курткой. Вот когда в город разрешат выходить, тогда другое дело. А сейчас он как все.

Проходя по коридору, он, как всегда, отвернулся от пятого бокса. Давно, в самые первые дни — да, как раз Фредди и Джонатан приезжали — он так же, проходя мимо, встретился глазами с лежащим там белым юношей и сидящей у его кровати белой леди и ощутил их взгляды как удар. И стал с тех пор отворачиваться. Зачем ему неприятности?

Майкла он нашёл сидящим на скамейке у круглой, покрытой хризантемами клумбы.

— Здравствуйте, сэр, — Ларри осторожно сел рядом, ну, не совсем рядом, а вполоборота и на краешке.

— Добрый день, — улыбнулся Михаил Аркадьевич. — Всё в порядке?

— Да, сэр, спасибо. А у вас?

— Письмо от дочки получил.

— Поздравляю, сэр. У неё всё в порядке?

— В принципе, да, — Михаил Аркадьевич легко встал. — Давай походим?

— С удовольствием, сэр, — вскочил на ноги Ларри.

Он помнил, как Майкл однажды рассказывал о своей семье. Что когда его жена умерла, он был на войне, всех родственников тоже разметало войной, и он с дочерью едва не потеряли друг друга.

— Пишет, что решила на следующий год идти в медицинский, — неспешно рассказывал Михаил Аркадьевич. — Всё-таки выбрала медицину.

— Вы… были против, сэр? — осторожно спросил Ларри.

— Как тебе сказать, Ларри, — Михаил Аркадьевич задумчиво, как-то неопределённо повёл плечами. — Я хотел и хочу ей счастья, но каждый понимает его по-своему.

Ларри кивнул.

— Да, сэр.

Михаил Аркадьевич искоса посмотрел на него.

— Ты шёл с каким-то вопросом, Ларри, так?

— Да, сэр.

— Так спрашивай, — улыбнулся Михаил Аркадьевич.

— Почему белые так ненавидят друг друга, сэр?

На него посмотрели на него с таким удивлением, что Ларри решил говорить всё:

— Вот, сэр, ну, почему белые так не любят евреев? Они же тоже белые. С русскими была война, и о русских говорили, что они, простите, сэр, не настоящие белые. Но русские были против Империи, и я всё понимаю. А евреев за что? Прошу прощения за дерзость, сэр, но то, что рассказывают о евреях, что они злые, жадные, что хотят всё захватить, это всё неправда, сэр.

— Я знаю это, — кивнул Михаил Аркадьевич. — Конечно, это неправда.

— Да, сэр, — обрадовался Ларри. — Но… но тогда почему так, сэр?

Михаил Аркадьевич покачал головой.

— Никогда не думал, что мне придётся отвечать на такой вопрос. Даже не знаю, Ларри, с чего начать. Понимаешь, ненависть вообще трудно объяснить.

— Но, сэр, простите, но… но я ненавидел одного… человека. Он уже умер, сэр, умер нелёгкой смертью, и я радовался этому так, будто сам это видел, и всё равно я его ненавижу.