Олег Бондарев - Транслируйте меня

– Ах, у тебя было стрессовое состояние? Стрессовое… Знаешь, Марти, а ведь у камер и осветительных ламп не бывает стрессов. И у компьютеров, на которых монтируют сюжеты, – тоже. Так, может, к черту тебя, и вернем старые примочки? Операторов и режиссеров тьма, поэтому, если дать кому-то шанс, он будет работать не покладая рук, чтобы его не заменили другим. Понимаешь, куда я клоню?

– Мистер Гаскузи, прошу вас. Я ведь ничего больше не умею, только транслировать.

– Ну а мне-то что? Я нанимал тебя, чтобы ты экономил мои деньги, и щедро платил тебе за это. Но вместо благодарности ты меня под суд подводишь. Разве не подло?

– Я обещаю, это больше не повторится, – заверил я.

Некоторое время лощеный итальянец молчал, после чего нехотя сказал:

– Ладно, черт с тобой. Даю тебе последний шанс.

– Спасибо, сэр! – просиял я.

– Штраф за административное нарушение вычту у тебя из зарплаты, – предупредил он.

– Хорошо, сэр.

– Все. Свободен.

Он тут же потерял ко мне интерес, и я впервые за время нашего разговора смог вздохнуть свободно. Пройдя к выходу, я выскользнул наружу и осторожно закрыл за собой дверь. И только там, в коридоре, позволил себе глумливую ухмылку.

Ах, как жаль, что негр все-таки не успел добраться до Жанны!..

– Пять секунд до эфира, четыре, три…

Уже немного. Сосредоточься.

– Поехали! – воскликнул ассистент.

Я закрыл глаза.

Итак, что у нас сейчас? «Вкусно и просто»? Ладно… вот заставка. Объемные буквы. Музыка – двадцать третий трек из рабочей папки.

– Марти, – услышал я.

Кто-то коснулся моего плеча.

– Марти, в чем дело?

Кажется, голос принадлежал одному из операторов, Барри Грайпу.

– Я транслирую, – уголком рта ответил я. – Не отвлекай.

– Марти…

– Да что ты пристал?! – Я открыл глаза, резко повернулся и обжег его злобным взглядом.

– Реклама пошла! – крикнул ассистент.

– Что у тебя тут происходит? – В мою комнату забежал сначала Ворнер, за ним – два сценариста. Внутри нас было уже пятеро.

– В каком смысле? – спросил я осторожно.

Когда кто-то говорит тебе странные вещи, ты считаешь, что умом тронулся этот кто-то. Но когда все вокруг повторяют за ним, ты начинаешь подозревать, что чокнулся сам. Так было и в этот раз: Барри удалось вывести меня из себя, но режиссер и сценаристы заставили насторожиться.

– Ты завис, Марти, – сказал один из сценаристов.

Кажется, его звали Билл. Не помню…

– То есть?

– Ну… заставка началась… и застыла. Мы прождали полминуты, потом Барри побежал к тебе, но ничего не изменилось, и тогда Ворнер дал команду уходить на рекламу.

Я сидел, тупо глядя в одну точку.

– Ты вообще в порядке? – спросил Барри.

Он наклонился и заглянул мне в глаза.

– Выглядишь хреново.

– Знаю…

– Что ты делал вчера, Марти? – спросил Ворнер.

– Ничего… – пробормотал я.

Режиссер нахмурился.

– Врешь, – уверенно сказал он. – Не будь дураком, Марти. Через три минуты реклама кончится, и нам надо что-то показывать. Мы должны понять, что случилось, и принять решение – уходить на повтор или снова пускать тебя в эфир?

– Черт, да с чего вы вообще решили, что проблема во мне? – огрызнулся я. – Может, это «Ремо» сломался?

– Ну, так возьми запасной и попробуй снова, пока мы не вышли в эфир. Надо понять, сможешь ли ты транслировать дальше.

– О’кей, о’кей. – Я снял обруч, швырнул его в корзину и достал из верхнего ящика другой «Ремо». Он был совсем новый, блестящий и красивый.

Я подозревал, что дело все-таки не в поломке ретранслятора, но упрямо отказывался в это верить. Что ж, пусть с ним. Соберись…

– Нет.

– Как так «нет»? – Я открыл глаза и удивленно посмотрел на Ворнера.

– Да вот так. Снова то же самое – одна картинка появляется и зависает. Все, я запускаю повтор… а тебе я советую разобраться со всей этой хренью как можно скорей. Потому что «Вкусно и просто» кончится через сорок минут, а впереди у тебя еще пять программ, и если везде включить повторы, случится крах рейтингов… понимаешь? И-эх…

Он махнул рукой и буквально выбежал из комнаты. Следом за ним ушли сценаристы. Барри остался.

– Что? – спросил я, недобро косясь на него.

– Плохо дело, старик, – сказал он. – Такая трансляция – признак серьезного психологического расстройства.

– Знаю…

– Это ведь все из-за смерти отца, верно? Ты ведь до сих пор не пришел в себя…

– Черт, да заткнись ты! – вспылил я. – И без тебя тошно.

– Я просто хочу помочь…

Кровь вскипела, и я, вскочив с кресла, ухватил Барри за грудки. Наши глаза оказались так близко, что он смог бы в деталях рассмотреть каждую красную прожилку, если бы только захотел.

– Никогда, слышишь, никогда больше, – процедил я, – не говори о моем отце и его смерти, понял?

– На чем ты сидишь, Марти? – спросил он, с завидным хладнокровием терпя мой гневный взгляд. – Крэк? ЛСД? Что-то новое, более забористое?

Я закусил нижнюю губу так сильно, что пошла кровь. Одинокая алая капля побежала вниз по подбородку и, сорвавшись, полетела к полу – словно разочарованный в жизни слабак.

– Ты наркоман, Марти. Все об этом знают. Но они терпели и молчали, пока ты работал. А что теперь? Что это – единичный случай или же конец удивительной, но чертовски короткой карьеры?

– Заткнись. – Я отпихнул его, отвернулся.

Мысли путались, накладывались, слипались, сливались, перетекали одна в другую… Я стоял в центре своего собственного внутреннего мира и растерянно озирался по сторонам, а вокруг кружили эти призрачные образы, которые я впервые не мог подчинить своей воле и отправить на экран.

– Я думаю, это конец. Прости за откровенность. Я бы хотел ошибиться, честно. Ты неплохой человек, Марти. Но…

– Я прошу тебя – уйди. Просто заткнись и уйди, ладно? Дай мне побыть одному…

– Хорошо, я уйду. Но на будущее учти, старик: я – один из немногих, кто не желает твоего краха. Сотни людей мечтают вернуть прежние времена, когда на съемочной площадке суетилась целая куча народа. Они ведь все оказались на улице из-за тебя. Думаешь, они очень рады этому? Да они будут счастливы вернуться, если ты уйдешь.

– Но тебе ведь тоже сократили зарплату, – сказал я тихо. – Почему же ты до сих пор меня поддерживаешь?

– Потому что я большой поклонник искусства, Марти. А то, что делаешь ты, – это искусство в чистом виде. То самое, которое идет от сердца. Ты выводишь на экран свои мысли, не доверяя их даже бумаге, не говоря уже о режиссерах, сценаристах и прочих посредниках. Ты творишь без них – все, как ты видишь сам. Это – бесценный дар. И очень жаль, если ты действительно лишил себя этой возможности творить.

С этими словами он развернулся и вышел, а я еще долго стоял, глядя в стенку перед собой.