Максим Перельман - Переход

— Наводнения? Извержения, да? Или люди сами себя уничтожат, начав большую войну, да?

— Ну да, именно так.

— А тебе их не жалко, Макс? Ты сам сказал, что они-то не виноваты, что находятся тут? Может быть, пора найти того, кто виноват, и люди станут другими или снова станут свободными?

— Что значит — станут свободными? Ты имеешь в виду, если они все умрут, то станут свободными и от планеты, и от своих тел?

— Нет, я имела в виду, что если есть Кто-то, кто управляет всем этим миром, то винить нужно только Его, а не Его создания? Так?

Я засмеялся:

— Ну да, но вряд ли мы можем себе это позволить. Мы даже не можем узнать о Его планах, мы даже не можем постичь Его. И вообще…

— Да-да, ты прав, куда-то мы далеко зашли… слишком. В общем, вывод таков, люди на земле чужие или нет, мы все равно не можем ничего изменить, не можем им помочь ни всем, ни по одиночке. Природу человека, и нашу с тобой тоже, мы не можем исправить. И всё, что в наших силах, это помогать кому-то, так?

— Ну да, в общих чертах, — ответил я, несколько обескураженный её наставническим тоном.

— А ты уже помог кому-нибудь?

— Нет, ну разве что дал по капсуле ближайшим родственникам.

Я задумался, вдруг почувствовав себя виноватым:

— Не знаю… нет, больше никому не помог пока. Но ты навела меня на мысли об этом, наверное, нужно этим заняться…

— Успеешь ещё, — засмеялась она, — у тебя впереди очень много времени.

— Знаешь, Эрнеста, под гипнозом старины этого города не хочется думать о современном мире. Но ответь мне, Эрнеста, длинная жизнь не может надоесть? Спрашиваю у тебя потому, что ты сказала, что живёшь дольше меня. Скажи мне, у тебя никогда не было чувства, что уже хватит, что пора уже перейти в другой мир. Пусть тело и не стареет, но уже всё познано, всё перепробовано, и уже не хочется куда-то лететь, ехать, плыть… Земля оказалась небольшой планетой, и все места уже изведаны, а люди везде одинаковы, понимаешь?

Мы шли по узким улочкам, всё дальше уходя от площади Сан-Марко. Людей становилось всё меньше и меньше, и в какие-то минуты казалось, что мы одни в этом городе и что он поистине волшебен и существует только для нас. Этот вечный город, непрерывно уходящий в небытие, и мы — два странника в нём, которые тоже, с точки зрения всего обыденного и привычного, вечные, но тоже непрерывно спешащие навстречу неизбежному, даже если оно ждёт их через тысячу лет.

— Не знаю, я люблю жизнь, — тихо произнесла она, — и чем дольше живу, тем больше привыкаю ко всему в ней — к улочкам городов, запаху кофе, сигарете, бокалу вина, закатам, морям и так далее. Я люблю эту планету и люблю многое из того, что создали люди, и с каждым годом начинаю любить это всё больше, или знаешь… уж точно не меньше.

— Слушай, а время? Летит сейчас быстрее для тебя, или как?

Я спрашивал её, желая понять, что ждёт меня в моей будущей очень долгой жизни.

— Время? Но ты же замечал, наверное, что субъективное время ускоряется с каждым годом. Чем старше ты становишься, тем быстрее летит время.

— Да, но, знаешь, после принятия капсулы мне показалось, что оно стало немного замедлять ход, — ответил я.

— Это иллюзия, Макс, просто в какой-то момент ты перестал спешить и нервничать, что чего-то не успеешь. Но скорость времени увеличивается всё равно. Кстати сказать, оно набирает скорость не только от возраста человека, оно в принципе набирает скорость с каждым годом, часом, минутой. Так мне кажется, по крайней мере. Время вещь такая неизученная… так что…

— Да-да, ты права, наверное, это просто качество времени, всё время идти вперёд… а всё-таки интересно, есть такие же, как мы, только живущие так долго, что устали от жизни и не хотят больше принимать капсулу? Эрнеста, а ты встречала когда-нибудь таких, как мы?

— Всего два раза, но… давай сейчас не будем об этом, давай поиграем в обычных людей, согласен, а? Посмотри, как здесь прекрасно!

Мы стояли на Мосту Вздохов и смотрели на залитую бледным светом луны Лагуну.

— Невероятно красивый и мистический город, — произнесла она тихим голосом, — разве можно отказаться по собственной воле от этой дурманящей красоты? Разве что-то на Земле может наскучить? Знаешь, Макс, когда я вижу подобное, я хочу жить вечно.

Она говорила именно то, что я и сам чувствовал в тот момент. Я понимал, что ради вот таких мгновений, таких коротких, стремительно проносящихся, в непрерывно ускоряющемся времени, секунд стоит жить. И ради того, что иногда вдруг возникает в воздухе, что трудно назвать чем-то, кроме волшебства.

Мои мысли уносились куда-то далеко от Земли, и кружились где-то в других мирах, потом снова возвращались в город, который, казалось, впервые раскрылся передо мной, и показал всю свою подлинную дурманящую красоту, окутывающую меня колдовством.

И вдруг с внезапно вспыхнувшим никогда не испытанным раньше чувством мои губы прикоснулись к ее губам. И с каждым мгновением я ощущал, что именно сейчас впервые в жизни мне открывается смысл того, что люди называют словом — любовь.

Потом мы шли по узким улочкам так быстро, как будто сам город нёс нас навстречу чему-то. Невероятная, неестественная роскошь Венеции опьяняла нас друг другом. Эрнеста сказала «поиграем в обычных людей», и мне показалось, что мы действительно играем на сцене мира в потрясающих театральных декорациях.

Оказавшись в моём номере, мы бросились друг другу в объятья. И эта ночь была так необычайно волшебна, что я вдруг заплакал от понимания того, что никогда не испытывал ничего подобного.

Всё, что раньше я называл любовью, не имело никакого отношения к ней и выглядело теперь, как дешёвая подделка или чья-то злая насмешка. Я не могу назвать сексом то, чем мы занимались той ночью, это было что-то другое.

Моё состояние той ночью было похоже на сны, когда паришь над землёй, соединяясь в одно целое с женщиной, которая в этот момент является самой Вселенной, и вместе вы переноситесь туда, где всё то, что было до этого, просто меркнет и теряет всякий смысл. Я благодарил судьбу и весь мир за то, что смог испытать такое. Я любил. И понимал, что больше не хочу жить, как прежде. Я понимал, что в мою жизнь вошло новое, и это новое — прекрасно.

Утром пока Эрнеста ещё спала, я, пытаясь осознать, что же произошло, понял, что впервые в жизни счастлив.

Это было настолько всеобъемлющее чувство, что мне хотелось рассказать об этом всему миру. Рассказать о том, что жизнь бывает прекрасна. Хотелось, чтобы все узнали, как мир глубок и величественен, что Вселенная и Космос, и Бог это всё — здесь, что чудеса возможны, ведь происходят же они со мной. Мне хотелось летать и петь от восторга. Я действительно был счастлив в то утро.

— Доброе утро, — произнесла, проснувшись, Эрнеста.