Максим Перельман - Переход

— Назовём Его так, — ответила она, — но понимаешь, если есть Бог, создавший нас, то нужно предположить, что существует более совершенный Бог, создавший Его, и так до бесконечности. А вот именно бесконечность — и есть настоящий совершенный Бог — непостижимый и непонятный для нас. И это только вопрос веры, как правильно ты сказал тогда в поезде.

— Так нас создал Бог или нет? — совершенно запутавшись в её инсинуациях, спросил я.

— Создатель, — ответила она, — Ральф, Хайни и инопланетяне хотели уничтожить абсолютно всё разумное творение Создателя, чтобы все души обрели свободу. Начать нужно было с евреев.

— Почему с евреев?

— Почему они уничтожали евреев? Потому что евреи, как написано в Торе, избранный Богом народ, то есть народ Бога, Его — первенец. А вера Гимлера и моего мужа основывалась на том, что, уничтожив евреев первыми, они как бы с самого начала, выполнят основную и самую тяжёлую работу. И если Создатель не сможет спасти евреев, то, стало быть, с уничтожением остального человечества будет ещё легче.

Они в это верили. Прости, Макс, может быть, я примитивно объясняю. Но сколько я ни читала книг, я так и не поняла, почему Создатель, избрав своим народом евреев, бесконечно мучил их? Может быть, поэтому Ральф и Хайни решили освободить их первыми? Впрочем, причин много можно найти и мотиваций тоже.

Насколько я поняла тогда, сидя на диване рядом с Ральфом и слушая его, его вера, и это самое ужасное, основывалась на стремлении освободить людей путём полного уничтожения их. Он, Гиммлер и другие хотели достичь полной гармонии и слияния с Бесконечностью, разрушив несовершенный, порочный мир, сотворённый Создателем. Убивая людей, они искренне стремились спасти их. В этом весь ужас этой веры.

Эрнеста замолчала. Я был потрясён её рассказом, но мне очень хотелось узнать, что случилось с Ральфом.

— А что было дальше? Ну, с мужем?

— Что было дальше? Ральф достал одну капсулу и сказал, чтобы я её проглотила. «Зачем?» — спросилая. «Война проиграна, — ответил он, — Адольф виноват в этом, он не знал о наших планах с инопланетянами и совсем сошёл с ума от своего величия. Я, Гиммлер и ещё несколько посвящённых будем вынуждены скрыться. Ты будешь со мной, Аннет, ты всегда будешь со мной, по-прежнему красивой и более молодой, чем сейчас, до тех пор, пока мы не осуществим нашу миссию. Ты умрёшь предпоследней на Земле, я последним из людей. И все разумные существа в мире, созданном Им, будут свободны». Я проглотила капсулу. Потом Ральф уложил меня в постель, сказав, что он должен ещё кое-чем заняться. Я долго не могла уснуть, в ужасе думая об их безумном плане. Потом до меня донёсся голос мужа, я встала, вышла из спальни и подошла к приоткрытой двери в его кабинет. «Я рассказал Аннет почти всё, Хайни», — сказал муж. Потом наступила пауза. «Я дал ей капсулу…» Опять пауза. И я поняла, что он говорит по телефону. И вдруг Ральф почти закричал: «Потому что она моя жена, мать моей дочери, потому что я люблю её и хочу, чтобы мы умерли с ней не просто в один день, а в одну минуту!». Потом он долго молчал, а затем еле слышно проговорил: «Хорошо. Я дам ей завтра ампулу отмены, но я не могу убить её. Пусть это сделает кто-то другой. Но это разобьёт мне сердце. Да, конечно, ты прав, зато она будет свободна». Я вернулась в постель, притворилась спящей и действительно заснула, решив, что обо всём подумаю утром. Я проснулась очень рано. Муж спал. Я приготовила кофе. Мысли мои мешались и оттого, что Ральф и Гиммлер готовились уничтожить всех людей на Земле, и оттого, что муж дал согласие на моё убийство. Я вошла в кабинет, открыла ящик стола и достала одну ампулу. Прошла на кухню, взяла любимую чашку мужа, налила в неё кофе и вылила в кофе содержимое ампулы. Потом я быстро оделась. Вернулась в кабинет, достала коробку капсул и положила их в карман своего платья. Идя в спальню, я громко стучала каблуками по паркету. «Не топай так, — проворчал Ральф сквозь сон, — а впрочем пора вставать». Он сел в кровати. «А ты, Аннет, что так рано?» — спросил он. «Пойду в костёл, — ответила я, — после вчерашнего разговора мне нужно помолиться», — я подала ему чашку с кофе. «Отличный кофе, — сказал он, отпивая из чашки, — ты прекрасно выглядишь, Аннет, почти так же молодо, как двадцать с лишним лет назад, когда мы познакомились. Возвращайся быстрее, позавтракаем вместе». Я поцеловала его и вышла из спальни. Проходя через прихожую, я взглянула на себя в зеркало — передо мной стояла я, но только очень молодая и красивая. Так я в последний раз видела Ральфа. Я спряталась у дальних родственников, о которых не знал Ральф, и где он меня не мог найти. Хотя, я надеялась, что и не ищет. Война закончилась, я узнала, что Гиммлер оказался в плену и покончил с собой. Про судьбу мужа я ничего не знала. Пыталась узнать, но не получилось. Я не верила в самоубийство Хайни, ведь у него были капсулы и были двойники. Но если он умер, то должен был бы умереть и мой муж. Если и не сразу после войны, то через пятьдесят или шестьдесят лет после её окончания. Умереть глубоким стариком, если только кто-то не дал ему капсулы снова. Встретив тебя, Макс, я была уверена, что ты — Ральф.

— Я не Ральф, — устало ответил я, — ты сказала — скрылась… в Германии? Ты говоришь, что он не мог тебя найти? Я читал, что эсесовцы могли найти иголку и в стоге сена.

— Может быть, меня и искали, — ответила она, — но не нашли.

Мы подошли к нашему отелю. Солнечное утро заливало своим светом площадь Сан-Марко, отражалось в водах каналов, согревало стайки туристов. Перед входом в отель Эрнеста судорожно сжала мою руку и прошептала:

— Не оглядывайся, Макс.

Конечно, я тут же оглянулся. Недалеко от отеля стояли несколько мужчин, и среди них я узнал бармена из ночного кафе.

Мы быстро вошли в вестибюль. Когда мы поднялись в мой номер, я спросил:

— Ты испугалась того бармена, Эрнеста? Но, возможно, он случайно оказался здесь.

— Возможно, — ответила она, — но я боюсь, что за нами следят. И я не могу понять, за кем? За тобой или мной?

Я стал успокаивать её, говоря, что следить за нами ни у кого нет никаких причин, хотя и мне показалось странным появление бармена недалеко от нас.

Мы заказали завтрак.

После завтрака Эрнеста спросила, не встречался ли со мной за прошедший год кто-то необычный и странный? Я ответил, что никого такого не заметил.

— Значит, всё только начинается, — задумчиво протянула она, — всё только начинается. Ты сказал в поезде, что твой отец еврей?

Я кивнул.

Эрнеста улыбнулась: — Я всегда догадывалась, что у Него хорошее чувство юмора. Ты родился в России, в стране победителей, наполовину евреем… то есть, в тебе кровь того народа, который ты же и уничтожал.