Филип Фармер - Мир Реки: Темные замыслы

Однако все это к теме нашего разговора имеет весьма отдаленное отношение. Или все-таки имеет?

Так или иначе, но однажды я стоял возле огромных ворот томильного цеха, стоял просто так, чтоб немного перевести дух. Глаза мои глядели туда, где напротив помещались томильные печи. Не помню, о чем я думал тогда. Возможно, о том, как я устал от работы в этой ужасающей жаре, от тяжкого труда за ничтожную заработную плату. Весьма вероятно, что меня волновал вопрос, стану ли я известным писателем.

Все мои рассказы возвращались ко мне, хотя от редакторов я время от времени получал одобрительные и даже ободряющие отзывы. Уитт Барнет — соредактор очень престижного, но известного своими скудными гонорарами журнальчика «Истории» — дважды чуть было не купил мои опусы, но так как его жена была против, он перекинул их мне обратно.

Так вот, я стоял, глядя на отвратительное безобразие заводской площадки, вовсе не располагающее к приятным мыслям и мистическим озарениям. Я был в дурном настроении, в очень дурном. А железнодорожные пути, серая металлическая пыль, покрывающая и грязь под ногами, и каждый предмет во дворе, огромное безобразное здание, где стояли плавильные печи, дым, который ветер гонял по всему пространству площадки, кислый запах этого дыма — все это весьма содействовало углублению ощущения безнадежности.

А затем все изменилось внезапно и необъяснимо. Изменилось в одно мгновение. Я не хочу сказать, что безобразие окружающего мира исчезло, уступив место красоте. Картина была столь же серая и мерзкая, как и раньше.

Но я как-то вдруг ощутил, что Вселенная устроена правильно . И что все будет хорошо. В перспективе произошел какой-то незначительный сдвиг. Ну, я бы сказал вот так: мне показалось, что Вселенная состоит из бесконечного числа хрустальных кирпичиков. Они были почти невидимы, но все же не совсем. Я увидел их грани, хотя как-то призрачно.

Эти кирпичики были уложены так, что образованная ими поверхность не была абсолютно ровной. Как будто их укладывал не Бог, а пьяный каменщик. Однако сейчас, при том крошечном сдвиге перспективы, я обнаружил, что кирпичики двигаются, что они сами выравнивают поверхность стены. Порядок был восстановлен. Дивный порядок и дивная красота. Космическое здание больше не было плохо спроектированным строением, которое годилось лишь на то, чтоб местные инспектора по планировке территории обрекли его на снос.

Я почувствовал экзальтацию. На какое-то мгновение мне приоткрылся вид на базовую структуру мироздания. Без известки, назначение которой — выравнивать и скрывать неровности, чтоб стена казалась гладкой и ровной.

Я знал, знал, что Вселенная устроена справедливо. То есть что мое место в ней правильно и что я тоже правильный. Я гожусь. Знал, что хотя я и живое существо, но тем не менее я положен в то место, которое мне подходит и для меня предназначено.

Более того, я внезапно понял, что я всегда годился. Просто до этого момента я думал, что мне нет места, что я по каким-то параметрам слишком отличаюсь от остальных кирпичиков. Но этого быть не могло. Все кусочки мозаики, все кирпичики, они все не выровнены, но все годятся.

Вот в чем была моя ошибка! Нет, каждый занимал свое место. Это просто мое видение, мое понимание вещей были неверны. Если угодно, можно назвать это аберрацией.

— И сколько же продолжалось это состояние? — спросил Нур.

— Несколько секунд. Но потом я долго чувствовал себя отлично, чувствовал себя счастливым. На следующий день я снова вспомнил об этом… откровении… но его благодетельный эффект уже прошел. А Вселенная опять стала структурой, построенной неким постоянно пьяным каменщиком. А может, хитрым и подлым подрядчиком.

И все же были моменты…

— А другие откровения?

— Ну, второе можно не считать. Оно было результатом марихуаны и зависело не от меня. Видишь ли, за всю свою жизнь я выкурил с полдюжины сигарет с травкой. Это случилось на протяжении тысяча девятьсот пятьдесят пятого года, еще до того как молодежь всерьез принялась за наркотики. В те времена марихуану и гашиш курили преимущественно в богемных группах в больших городах. И черные и мексиканцы в их гетто.

Как ни странно, этот случай произошел в Пеории, в Иллинойсе. Мы с женой познакомились с супружеской парой из Нью-Йорка. Этакие типичные обитатели Гринвич-Виллидж… Я тебе потом объясню, что это значит… И они уговорили нас попробовать марихуану. Я себя почувствовал как-то дискомфортно, мне было жутко неприятно, что в моем доме хранится такая дрянь. Мне мерещилось, как к нам врываются агенты, как они арестовывают нас, кидают в каталажку, мерещился суд и заключение в исправительную тюрьму, позор. А что будет с нашими детьми?

Но алкоголь рассеял мои сомнения, и я, наряду с прочими развлечениями, выкурил сигарету с травкой — «косячок», как они это называли.

Только мне никак не удавалось втянуть дым в легкие и задержать его там. Я ведь и табака не курил, несмотря на свои тридцать девять лет. Наконец мне это удалось, но ничего особенного не произошло.

Позднее, в тот же вечер, я взял то, что осталось от выкуренной сигареты, и прикончил «косячок». И вдруг явственно ощутил, что вся Вселенная состоит из кристаллов, находящихся в растворе.

И в этот раз я тоже почувствовал слабый сдвиг перспективы. Кристаллы в перенасыщенном растворе начали выпадать в осадок. И это происходило в дивном порядке, ряд за рядом, будто взводы ангелов, марширующие на параде.

Но на этот раз то чувство, которое сопровождало первое видение насчет того, что Вселенная устроена разумно и у меня в ней есть свое место, начисто отсутствовало.

— А в третий раз? — спросил Нур.

— Мне тогда было пятьдесят семь, и я был единственным пассажиром в гондоле воздушного шара, наполненного теплым воздухом; шар летел над кукурузными полями Эврики, что в штате Иллинойс. Пилот только что выключил горелку, и поэтому шум исчез, если не считать шума от крыльев стаи фазанов, вспугнутых с полей ревом горелки.

Солнце садилось. Яркий летний дневной свет уступил место серым сумеркам. Я плыл, будто на волшебном ковре-самолете в легком ветерке, который никак не ощущался. В открытой гондоле, как ты знаешь, даже в сильный ветер можно зажечь свечку, и ее пламя будет гореть так же спокойно, как в комнате с наглухо закрытыми окнами.

И внезапно, без всякого предупреждения, пришло ощущение, будто солнце вылезло обратно из-за горизонта. Все вокруг меня купалось в слепящем свете, и, чтоб видеть в нем яснее, мне следовало бы прищурить глаза.

Впрочем, я этого делать не стал. Свет исходил от меня самого. Это я был пламенем, это я отдавал Вселенной свет и тепло своего тела.