Александр Громов - «Если», 2004 № 05

— Именно поэтому вы решили совершить с нами восхождение?! — воскликнул Пол.

— Надеюсь, это не следствие, но вместе с необходимостью понимания стало причиной, по которой я пришел сюда.

Я взглянул на Гэри. Лежа на животе, так что голова находилась всего в нескольких дюймах от низкой крыши палатки, он слегка пожал плечами.

— В вашем родном мире есть горы? — спросил Пол.

— Мне говорили, что нет.

— Значит, ваша родина походила на южный полюс, который вы, ребята, взяли во владение?

— Там не настолько холодно, а зимой никогда не бывает так темно. Но атмосферное давление почти одно и то же.

— Значит, вы акклиматизировались к высоте… около семи-восьми тысяч футов?

— Да.

— И холод вам не докучает? — допрашивал Гэри.

— Временами бывает не слишком приятно. Но наш вид вырастил подкожный слой, который регулирует температуру так же эффективно, как ваши термскины.

Что же, теперь и мне самое время задать вопрос.

— Если в вашем мире нет гор, почему вы пожелали взойти на К2 вместе с нами?

— А почему вы хотите взойти на К2? — парировал Канакаридес, плавно поводя головой в сторону каждого из нас.

Воцарилось минутное молчание… ну, не совсем молчание, поскольку ветер и неистовый снег вызывали такое чувство, что мы находимся под самым соплом реактивного двигателя, но, во всяком случае, никто из людей не издал ни звука.

Канакаридес расправил и сложил все шесть ног. От этого зрелища становилось не по себе.

— Попробую-ка уснуть, — сказал он, закрывая клапан, отделявший его нишу от наших.

Мы приникли головами друг к другу и стали шептаться.

— Проповедует, как чертов миссионер, — прошипел Гэри. — Вся эта демагогия насчет «прислушайтесь к песне»!

— Нам, как всегда, повезло, — поддакнул Пол. — Первый контакт с внеземной цивилизацией, и — на тебе, долбаные Свидетели Иеговы!

— Он пока еще не совал нам никаких брошюр, — вступился я.

— Постой, все еще впереди, — заверил Гэри. — Мы, четверо, спотыкаясь, когда-нибудь приковыляем на вершину горы, если этот треклятый шторм соизволит уняться, задыхаясь, ловя ртом воздух, которого там нет, и тут-то наш жук вытащит и станет раздавать «Башню стражи Богомолов».

— Ш — ш-ш, — осадил его Пол. — Богомол нас услышит.

В этот момент ветер набросился на палатку с такой силой, что все мы дружно попытались вонзить ногти в гиперполимерный пол, чтобы удержать палатку от соскальзывания с ненадежной площадки и падения с горы. Если дело обернется хуже некуда, мы что было силы заорем: «Откройся», — и ткань хитрой палатки сложится, а мы выкатимся на склон в наших термскинах и схватимся за ледорубы, чтобы остаться на месте. Так, по крайней мере, считалось теоретически. Фактически же, если площадка сдвинется или паучий шелк лопнет, мы почти наверняка совершим полет, не успев и глазом моргнуть.

Когда мы снова смогли слышать друг друга за ревом ветра, Гэри крикнул:

— Если мы оторвемся от этой площадки, обещаю давать залпы трехэтажным матом на всем пути, до приземления на леднике.

— Может, это и есть та песня, о которой говорил Канакаридес? — предположил Пол.

И последняя запись за день: богомолы храпят.

На третий день, ближе к полудню, Канакаридес неожиданно заявил:

— Мой креш-брат тоже сейчас прислушивается к буре около вашего южного полюса. Но его окружение… гораздо уютнее, чем наша палатка.

Мы все дружно вскинули брови.

— Не знал, что вы захватили с собой телефон, — сказал я.

— Вовсе нет.

— Радио? — допрашивал Пол.

— Нет.

— Подкожный интергалактический коммуникатор из «Звездного Пути»? — хмыкнул Гэри. Его сарказм, вместе с привычкой слишком медленно пережевывать питательные плитки, начинал действовать мне на нервы, особенно после трех суток, проведенных в палатке. Мне вдруг показалось, что если он снова примется за свои издевки или начнет неспешно двигать челюстями, я вполне способен просто прикончить его.

Жук едва слышно свистнул.

— Нет. Я соблюдаю традицию альпинистов не брать в экспедицию переговорных устройств.

— Откуда же вам тогда известно, что ваш… как это… креш-брат тоже слушает вой бури? — спросил Пол.

— Потому что он мой креш-брат. Мы родились в один час. И, в основном, представляем собой один и тот же генетический материал.

— Близнецы! — догадался я.

— Значит, между вами что-то вроде телепатии! — добавил Пол.

Канакаридес покачал головой, едва не задев хоботком ткань палатки.

— Наши ученые считают, что такой вещи, как телепатия, не существует. Ни для одного вида.

— Тогда, как… — начал я.

— Мой креш-брат и я часто резонируем на одних и тех же частотах, слушая Песню мира и Вселенной, — выдал богомол самое длинное предложение из тех, какие мы когда-либо от него слышали. — Совсем как ваши близнецы. И нам нередко снятся одни и те же сны.

Сны жуков.

Я сделал мысленную заметку позднее записать этот факт.

— И ваш креш-брат знает, что вы сейчас чувствуете? — спросил Пол.

— Думаю, да.

— И что же? — вмешался Гэри, слишком медленно пережевывая питательную плитку.

— Прямо сейчас, — сказал Канакаридес, — страх.

Четвертый день выдался идеально ясным и абсолютно спокойным.

Мы собрались и стали пересекать траверс еще до того, как первые лучи солнца осветили гребень. Холодно было, как у ведьмы за пазухой.

Я упоминал, что эта часть маршрута была, возможно, наиболее тяжелой технически, по крайней мере, пока мы не достигнем последней вершинной башни. Но, кроме того, она была самой красивой и волнующей. Словами этого не опишешь: для того чтобы по-настоящему оценить почти абсурдную крутизну этого отрезка пути, нужно видеть снимки, и даже это вряд ли позволит вам ощутить все величие пейзажа. Северо-восточное ребро поднимается рядами бесконечных, кинжально-острых снежных карнизов, причем каждый склон почти отвесен.

Перейдя на ребро, мы взглянули вниз, на гигантский серак, нависший над истоптанной площадкой нашего Лагеря Номер Три, примостившегося на самом краю. Отсюда он казался куда более огромным, каким-то деформированным и, очевидно, крайне ненадежным, особенно после сильного снегопада и бури. Не стоило и упоминать о том, до чего же нам повезло. Даже Канакаридес, похоже, был рад убраться оттуда.

Двести футов по траверсу — и мы поднимаемся на лезвие ножа. Заснеженный гребень в этом месте настолько узок, что мы способны оседлать его, свесив ноги с очень-очень крутой крыши.

Ничего себе крыша. Один скос падает вниз на тысячи футов к тому, что когда-то было Китаем. Наши левые ноги, включая три лапы Канакаридеса, нависают над бывшим Пакистаном. В эру «CMG» любой военный корабль Синкьянгского Гонконга или индийское судно отряда по борьбе с наркотиками могут в любой момент подлететь сюда, зависнуть в пятидесяти футах и сбить нас прямо с гребня. Но мы на этот счет не тревожимся. Уже само присутствие Канакаридеса — надежная гарантия.