Андрей Попов - Дверь в сказочный ад

Месть была совершена, и на душе наконец-то полегчало. Весь оставшийся день я слонялся по замку в сопровождении двух компаньонов — одиночества и обреченности. Как два унылых ангела-хранителя, они всюду следовали за мной. Перед глазами время от времени прямо из пустоты вспыхивали лики зверей, будто пытаясь вынырнуть из пепла небытия в мир законности и порядка. В качестве успокоительного приза раза два мне явился облик мисс Элены. Фантазия нарисовала его прямо в воздухе, перед окном, сотканным из лучей света. Я даже успел разглядеть ее исцеляющий взгляд, в котором сочетались холод огня и теплота тающего льда. Она словно звала к себе. Увы, ехать сегодня к ней не было ни сил, ни желания.

Так, блуждая по просторам собственного замка, я услышал детский голос. Он мог принадлежать только Лули. Дверь в ее комнату была слегка приоткрыта, и я почти не сомневался, что если загляну к ней, увижу ту же картину, которую можно было видеть день, неделю и месяц назад. Девочка с утра до вечера играла в свои куклы, улица ее совершенно не интересовала. Миссис Хофрайт накупила ей такое количество игрушечных подруг, что вся ее комната была ими набита. Подозреваю, что она даже спала со этими куклами. Подозреваю и то, что у девочки что-то не совсем в порядке с умственным развитием. Любопытство взяло верх и я осторожно постучал в ее дверь.

– Лули, к тебе можно?

Она резко повернула голову, и две рыжие косички хлестнули ее по лицу.

– Можно, мистер Айрлэнд. Мне бабушка рассказывала, что вы хорошо относитесь к маленьким девочкам. Вы же не будете на меня ругаться?

– Конечно нет, Лули! А что, прежний хозяин тебя обижал?

– Не обижал. Но он был такой противный ворчун!

Она была очень похожа на миссис Хофрайт, даже голос, кажется, унаследовала от нее. Заглянув в комнату, я слегка опешил. Не менее трех десятков различных кукол штабелями лежали на кровати, книжных полках и креслах. Одну из них она вертела в руках, приговаривая: «не плачь, Ева, тебя скоро отравят, зато война скоро кончится, и мы будем жить спокойно» . На полу творилось… нечто еще более странное. Меж собой «сражались» две армии оловянных солдатиков. Некоторые из них уже «пали в бою», приняв нелепое горизонтальное положение. По разным углам комнаты были расположены три игрушечных трона, на которых сидели тряпочные короли. Один из них был худой усатый брюнет, второй — какой-то толстяк в пиджаке, а третий — странный субъект в кепке, военной форме с погонами, на которых коряво были нарисованы звездочки. Все трое сделаны весьма неряшливо и нелепо, и складывалось подозрение, что этих королей сшила она сама, набив их туловища ватой. А может, это были простые военачальники или обыватели, «следящие за ходом боя»? Во всяком случае, ни на одном из них не было короны, хотя бы из бумаги.

– Лули, скажи, а разве маленькие девочки играют в солдатиков?

Она спокойно поглядела на меня.

– Конечно играют, а вы об этом никогда не слышали? Я умею играть лучше, чем многие мальчишки.

Я еще раз окинул взором оловянные армии и их молчаливых предводителей, потом спросил:

– Скажи, Лули, а кто тот полный человек, сидящий в углу на стуле, или это трон?

– Это король Англии, Черчилль.

– Но… в Англии никогда не было короля с таким странным именем.

– Знаю. Но он будет, в следующем веке.

– Ах, да… в следующем веке, ты мне об этом уже что-то говорила. Хорошо, а тот с черными усами? Кстати, у него из пуза вата торчит, наверное, ты плохо его зашила. Кто он?

Лули вдруг сморщилась.

– А! Не хочу я с ним возиться! Это злой дядя Адольф, правитель Германии.

– Ну, а третий?

– Его зовут Иосиф Сумрачный. Он то ли армянин, то ли русский, сама не знаю. Они все между собой перессорятся, и между ними будет война.

Я тупо глядел на всю эту ситуацию и не знал, имеет ли смысл разговаривать с ней дальше.

– И эта война должна начаться в следующем веке… Спасибо, Лули, что хоть наш век оставила в покое.

Она прижала к себе белокурую куклу и печально произнесла.

– А Еву отравят, мне ее очень жалко!

Я тихо закрыл дверь и, как ошарашенный, проковылял в неизвестном направлении. Оказывается, в Менлаувере не один я болен воспалением мозга. От этой мысли даже полегчало. Тут мимо проходил дворецкий, в обязанности которого входило находиться одновременно во всех частях замка и следить за всем происходящим, я его окликнул:

– Постойте, Голбинс.

Он остановился, обернулся и посмотрел на меня своим преданным взглядом, данным ему от природы.

– Голбинс, кажите мне по секрету, Лули вообще… здоровый ребенок?

– Внучка миссис Хофрайт? Не пойму, что вы имеете в виду, сэр.

– В смысле… психически, — я повертел всеми пальцами возле виска, таким витиеватым способом изображая человеческую психику.

Дворецкий пожал плечами и для чего-то поглядел в окно.

– Мне она никогда не казалась больной, да и миссис Хофрайт ни о чем таком не говорила. Просто девочка сильно любит играть в свои куклы.

– И то, что она играет в мировые войны, которые, по ее убеждению, должны произойти в будущем, вам не кажется странным?

– Может вы и правы, сэр. Да, это необычные детские фантазии. Но не стоит придавать им много значения.

– Спасибо, Голбинс, вы свободны.

После обеда из холодных безвкусных блюд я направился на небольшую прогулку, вышел в наш сад к обществу вечнозадумчивых фруктовых деревьев. Их задумчивость, в отличии от человеческой, рождала плоды: осязаемые на ощупь и приятные на вкус. Да, на душе уже заметно полегчало, но то был лишь паллиатив, полуисцеление, полузабвение, полуотрезвление… Настоящего покоя я еще не чувствовал. Стоило мне вернуться под своды замка, как возвращалось и все, с ним связанное. Всюду сновали погруженные в хлопоты слуги, но мне они казались лишь ярко раскрашенными фантомами, бессодержательными декорациями, создающими фон моему одиночеству.

Я боялся приближающейся ночи. Воспаленная фантазия уже рисовала в воздухе угрюмые краски вечернего заката, когда солнце предательски покинет небосвод, и темно-густая синева, словно кровь, выпущенная из вен, зальет полотно, распростертое над головой. Мир покончит собой. Останется лишь темнота — холодная как могила. Я гнал от себя эти мысли, но они как пружины, сколько их не дави, снова и снова лезли в голову.

Потом, помнится, я плюхнулся в кресло и долго всматривался в языки пламени, которые вечно кружат в неком сакраментальном танце и производят гипнотическое воздействие на человеческий взор. Погрузившись в картину играющего огня, точно в сновидение, и вслушиваясь в убаюкивающее тиканье настенных часов, я вдруг понял, что наконец успокоился.

– Мистер Айрлэнд, к вам просится странный гость.

Сначала появился этот грубый голос, следом перед глазами возникла фигура привратника Хортса. Блаженная истома улетучилась в одно мгновение.