Клиффорд Саймак - Прелесть

— Уоррен, это вы?

— Что с вами, Мак?

— Я не могу… Не могу… Не…

— Что стряслось? Да говорите же! Чего вы не можете?

Инженер в свою очередь вытянул руки, неловко схватил капитана за лацканы сюртука и повис на нем, словно утопающий на спасателе.

— Ну, давайте выкладывайте, — поторопил Уоррен, подхлестываемый нарастающей тревогой.

— Я не могу запустить двигатели, сэр.

— Не можете — что?..

— Не могу запустить их, сэр. И никто из моих ребят. Никто из нас не может их запустить, сэр.

— Двигатели! — повторил Уоррен, чувствуя, как душу стремительно охватывает ужас. — Что случилось с двигателями?

— С двигателями ничего не случилось. Это с нами что-то случилось, сэр. Мы не можем их запустить.

— Возьмите себя в руки, любезный. Ближе к делу. Почему не можете?

— Мы не помним, как это делается. Мы забыли, как они запускаются!

Уоррен включил свет над столом и, выпрямившись, стал шарить глазами по полкам в поисках нужной книги.

— Она где-то здесь, Мак, — произнес он. — Знаю, она была где-то здесь…

Наконец он нашел ее и, сняв с полки, раскрыл под лампой. Не мешкая перелистал страницы. За своей спиной он слышал напряженное, почти жесткое от ужаса дыхание инженера.

— Все в порядке, Мак. Тут в книжке все изложено. Листая пособие, он вначале забежал слишком далеко, и пришлось вернуться на пару страниц. Нашел нужное место и, распластав книгу, пристроил ее под лампой поудобнее.

— Ну вот, — произнес он, — сейчас мы с этими движками сладим. Вот здесь сказано…

Он попытался прочесть — и не смог.

Он понимал слова и даже символы, но слова, составленные вместе, сразу же утрачивали смысл, а сумма символов будто не имела смысла и вовсе. Он покрылся потом, пот бежал по лбу и собирался в бровях, стекал от подмышек и ручейками струился по ребрам.

— Что с вами, шеф? — осведомился Мак. — Теперь-то в чем дело?

Уоррен ощутил, что тело жаждет задрожать, каждый нерв жаждет затрепетать — и ни с места. Он просто окаменел.

— Это инструкция по двигателям, — сообщил он спокойно и тихо. — Она рассказывает все о двигателях — как они действуют, как находить неисправности и устранять их…

— Тогда у нас нет проблем, — выдохнул Мак с огромным и явным облегчением.

— Нет есть, Мак. Я забыл значение символов и почти не могу понять терминологию.

— Вы — что?..

— Я не могу прочесть инструкцию, — признался Уоррен.

— Но такого не может быть! — возмутился Спенсер.

— Не только может, — ответил Уоррен, — но и произошло. Есть здесь хоть кто-нибудь, кто способен прочесть инструкцию? — Никто не откликнулся. — Если кто-нибудь может ее прочесть, — повторил он, — пусть выйдет вперед и покажет нам, как это делается!

Клайн тихо произнес:

— Нет, никто не может.

— И тем не менее, — провозгласил Уоррен, — всего час назад любой из вас — поймите, любой! — наверное, прозакладывал бы свою душу, что не только сумеет при необходимости запустить двигатели самостоятельно, но, если понадобился, сумеет взять инструкцию и выяснить, как это делается.

— Вы правы, — согласился Клайн. — Мы прозакладывали бы что угодно. Час назад это показалось бы нам верным, беспроигрышным пари.

— Такие дела, — сказал Уоррен. — Можете ли вы определить, как давно вы потеряли способность прочесть инструкцию?

— Разумеется, не можем, — вынужденно признал Клайн.

— Это еще не все. Вы не сумели разобраться со свалкой. Построили догадку и заменили догадкой ответ, но по сути так и не нашли его. А должны были бы найти. И сами прекрасно это знаете…

Клайн поднялся на ноги.

— Послушайте, однако, Уоррен…

— Сядь-ка лучше, Джон, — предложил Спенсер. — Уоррен ущучил нас намертво. Мы не нашли ответа и знаем сами, что не нашли. Мы пришли к догадке и подставили догадку на место ответа, которого не нашли. Уоррен прав и в том, что мы обязаны были найти ответ. Ответ, а не догадку.

При любых других обстоятельствах, подумал Уоррен, они бы возненавидели его за неприкрытую правду — при любых других, но не сейчас. Они молчали, и он зримо чувствовал, как в душу каждого помаленьку просачивается осознание истины. Первым заговорил Дайер:

— По-вашему, мы не справились, оттого что забыли — в точности так же, как Мак забыл про двигатели?

— Вы утратили некоторые навыки, — ответил Уоррен, — некоторые навыки и знания. Вы работали так же честно, как всегда. Вы выполнили все предписанные процедуры. Но вы не нашли в себе прежних навыков и знаний, только и всего.

— Что же теперь? — осведомился Ланг.

— Понятия не имею.

— Вот что случилось с тем, другим, кораблем! — воскликнул Бриггс многозначительно.

— Может, и так, — отозвался Уоррен не столь уверенно.

— Однако они все-таки улетели! — напомнил Клайн.

— Мы тоже улетим, — заверил Уоррен. — Так или иначе, но улетим.

Очевидно, экипаж того инопланетного корабля тоже все забыл. И тем не менее они улетели — значит, каким-то образом вспомнили, заставили себя вспомнить. Но если все сводилось к тому, чтобы просто вспомнить, зачем им понадобилось реконструировать двигатель? Легче было бы использовать прежний…

Уоррен, лежа на койке, пялился в темноту. Ему было известно, что в каких-то жалких двух футах над головой — стальная переборка, но ее было не разглядеть. И ему было понятно, что существует способ запустить двигатели, совсем простой способ, если знать его или вспомнить, но способа такого он тоже не видел.

Люди попадают в неприятности, набираются знаний, познают сильные чувства — а потом, с течением времени, забывают и неприятности, и знания, и чувства. Жизнь, по существу, непрерывная цепь забвения. Воспоминания стираются, знания тускнеют, навыки теряются, однако требуется время, чтобы все это стерлось, потускнело и потерялось. Не бывает так, чтоб сегодня знать что-то назубок, а назавтра забыть.

Но здесь, на этой безжизненной планетке, процесс забвения каким-то немыслимым образом резко ускорился. На Земле нужны годы, чтобы забыть крупную неприятность или утратить прочный навык. А здесь это происходит за одну ночь…

Он попытался заснуть и не сумел. В конце концов он встал, оделся, сошел по трапу и, миновав шлюз, вышел в инопланетную ночь.

Тихий голос спросил:

— Это ты, Айра?

— Я, Лопоухий, я самый. Мне не спится. Тревожно мне что-то.

— Тебе всегда тревожно, — ответил Лопоухий. — Это у тебя профессиональная идео… идеосин…

— Идиосинкразия?

— Она и есть, — согласился Лопоухий, легонько икнув. — Ты угадал слово, которое я искал. Твои тревоги — профессиональная болезнь.

— Мы в ловушке, Лопоухий.

— Бывали планеты, — сообщил Лопоухий, — где я не возражал бы застрять надолго, но эта не из их числа. Эта, если по совести, — охвостье творения.