Андрей Бочаров - Настоящая фантастика – 2013 (сборник)

А у этого дядьки, похоже, причины были серьёзные, хотя выглядел он как обычный придворный хлыщ. Вернее, как придворный хлыщ, который две недели ползал по лесам, жрал что попало, ночевал у костра и подтирался листиком. Костюм его был весь в пыли и конской шерсти, бархатный колет, обшитый золотой тесьмой, потёрся и залоснился, тёплый синий плащ, который он сейчас отбросил за спину, помялся, штаны с прорехою, а сапоги не знали щётки много дней. В то же время его лошадь не выглядела усталой, так что последние дни он скорее шатался по окрестностям, чем шёл издалека. Как и все аристократы, он был бледен, только кожа у него была не белой, а какой-то слишком белой, чтоб назвать её здоровой. Это была мёртвая, слепая белизна, среди которой выделялись пятнышки и трещины, как будто что-то разъедало человека изнутри, а когда он снял берет, чтобы раскланяться, я увидела, что пальцы его скрючены и одного мизинца не хватает, лицо опухло, а волосы на голове торчат пучками, словно островки речного камыша среди гноеточивой сыпи. Грязная кожа, изуродованные пальцы, воспалённые глаза и запах гниющей плоти, который не в силах отбить никакие духи… Я не очень разбираюсь в болезнях, но даже у меня похолодело сердце: будь он хоть трижды бессмертный и трижды аристократ, ошибки быть не могло.

Лепра, подумала я. Это лепра.

Всякий раз теряюсь, когда вижу подобное. Этот человек был болен, и если бы мы жили в прежнем мире, до Заклятия, я бы сказала, что он болен смертельно . Ну а поскольку в нашем мире нет ни смерти, ни лекарства от проказы, то ему и дальше суждено страдать и разлагаться заживо.

Вот про это я говорила, что в мире есть вещи похуже смерти.

Но всё это было не важно, ибо по-настоящему меня поразило другое.

Этого человека я знала.

Его было трудно узнать, особенно теперь, когда он выглядел так ужасно. Но эта его манера кланяться и говорить, этот взгляд я узнала бы из тысячи, пусть даже голос его стал скрипучим, как несмазанная дверь.

Бард Кассиус де Рей из Туар-Гелена.

Я ещё раз глянула на лошадь, распознала среди поклажи маленькую арфу в кожаном чехле и поняла, что угадала. Бард молчал. А я стояла перед ним, глядела снизу вверх – недоразвитая угловатая дурёха с костылём, такая же оборванная, как и он, а в голове у меня было пусто и только сердце бухало в груди. Вся моя злость куда-то испарилась. Я проглотила все колючие словечки, что вертелись у меня на языке и норовили выпрыгнуть, и произнесла одно лишь слово.

– Больно? – спросила я.

– Боль – не самое страшное, госпожа, – грустно улыбнулся Кассиус. – Я к ней привык.

– Есть средства…

– Есть, я знаю. Только мне они уже ни к чему. Проказа – милосердная болезнь… впрочем, до определённой степени.

Я опять поразилась. Даже сейчас, в таком ужасном положении поэт изыскивал красивые сравнения. Когда он улыбался, разочарование и безнадёжность исчезали с его лица, и это был прежний Кассиус де Рей, за которым я когда-то, будучи совсем малявкой, бегала с подружками. Мы всегда просили его спеть или сыграть, а он всё время торопился и отшучивался. Высокий, красивый, с арфой за спиной и неизменным свежим цветком в петлице, он дюжинами сочинял дразнилки, над которыми мы хохотали до упаду, а в кошельке у него были леденцы. Мы ничего не смыслили в куртуазной поэзии, но его весёлые песенки, такие, как тот же «Крысомор» или «Шляпа моя, шляпа», распевали до самозабвения. Когда он соглашался спеть, все люди замирали, и даже куры переставали кудахтать, а свиньи – возиться в грязи. Вряд ли он помнил меня, обычную дворовую девчонку, дочку угольщика и прачки. Но я его помнила. Этот человек сросся со своим несчастьем, он целиком признал свои заслуги и грехи, он смирился и больше уже ничего не хотел. Я не знала, что ему сказать. У меня ком к горлу подкатывал.

Я не хотела лишать его жизни.

– При дворе наместника хорошие лекари, – сказала я, правда, не очень уверенно.

– Я давно там не живу. Сама понимаешь почему. Мне нигде нет места. Раньше такие, как я, надевали балахон из мешковины и ходили с колокольчиком, чтобы люди слышали их и уступали дорогу. Но в этом нет нужды. Я сам ищу одиночества. Конечно, есть обители, но прокажённым туда хода нет.

– Есть ещё астрал, – напомнила я.

Кассиус покачал головой.

– Я… не хочу, – сдавленно сказал он. – Терять воспоминания… и мысли… дать себя выпить демонам астрала, превратиться в чистый лист – это не по мне. Мне говорили знающие люди, что ты ходила за край. Значит, ты знаешь, каково это. А ты ведь знаешь, кто я, леди Смерть?

– Знаю. Ты великий бард.

Кассиус опять улыбнулся. Несмотря на изуродованное, «львиное» лицо и бескровные губы, улыбка у него по-прежнему была красивая. Я даже сейчас могла представить, как придворные дамы готовы были заложить свои сердца за одну его строку, за одно слово, за один аккорд его арфы.

– Я ничтожный бард, – ответил он. – К несчастью. Но зато я богат. Я владею небом. Я вложил весь свой капитал в солнце. И как все богачи, я боюсь растерять свои богатства. Я хочу всё унести с собой.

Мы помолчали.

– Кто сдал меня? – спросила я. – Кто подсказал, где меня искать? Финтий? Клещ? Малахия? Йенс Водяной из Тиндервета? Кто?

Кассиус опять покачал головой.

– Это не важно, леди Смерть. Я всё равно тебе не скажу. Не хочу, чтобы ты винила кого-то из друзей. Ты же знаешь, для чего я тебя искал. Несколько месяцев я скитался по лесам, целых семнадцать дней я шёл от одного хутора до другого и даже сейчас не верю, что мне наконец повезло.

– И ты хочешь уйти, – подытожила я.

Бард смежил веки и некоторое время так стоял, словно что-то высматривал в темноте.

– Да, – сказал он наконец. – Да. Ты поможешь мне? Я… могу рассчитывать на твоё снисхождение?

Я замешкалась и сразу не ответила, а он, приняв молчанье за отказ, стал расшнуровывать колет. Я смотрела, недоумевая, что он хочет, но в конце концов, если человек пришёл ко мне за смертью, вряд ли он желает мне зла. Шнуровка была частая, корявые пальцы плохо слушались, но он справился. Блеснула тонкая цепочка, Кассиус подцепил её ногтем, вытащил на свет небольшой овальный медальон и протянул мне.

– Возьми, – сказал он и, когда я заколебалась, подбодрил: – Возьми, не бойся: проказой ты так просто от меня не заразишься.

Я взяла. Медальончик оказался неожиданно увесистым.

– И что? – спросила я.

– Открой.

Я поддела медальон ногтем, и крышка отскочила. Внутри оказался маленький женский портрет в три четверти. Девушка была смуглая, молодая, очень красивая. У неё были большие сверкающие глаза диковинного разреза, с лёгкими веками и длинными ресницами под густыми широкими бровями. Она смотрела на меня и улыбалась так, как улыбаются любимому мужчине – весело, открыто, с примесью лукавства и обмана, без которых не обходится любовь. Позади неё виднелось море, пальмы и песок. Краски были такие яркие, что здесь, я думаю, не обошлось без волшебства.