Наталья Резанова - Игра времен (сборник)

Как всегда, коридоры были ярко освещены. Потом Крамер услышал топот шагов. Человек пять, не меньше. Однако, выйдя из перехода, он уже никого не застал. Опять кого-то куда-то погнали. Еще чувствовалось колыхание воздуха, поднятое движением.

И тут он увидел на полу, возле самой стены, лист бумаги. Само по себе явление, ничего особенного не представляющее. Но чтоб здесь, на Станции, с ее традициями медицинской чистоты, на полу валялась бумага? Вероятнее всего, кто-то очень торопился и не заметил выпавшего из кармана листа. И Крамер сделал то, что, по его разумению, сделал бы каждый. Он нагнулся и поднял бумагу.

Это была истрепанная и протершаяся на сгибах страница какой-то книги. Крамер еще не прочел ни одного слова, но мгновенно узнал формат, шрифт, расположение строк.

«…ибо ничем она не отличается от прочих людей, так как и по природе своей она живой человек, а не призрак, и нет у нее излюбленных часов или мест, где бы она являлась. Везде и всегда Черная Вероника ходит свободно. Черной же она зовется не за черную масть, напротив, глаза и волосы у нее светлые, лицом же она не темнее большинства людей. Однако она владеет искусством изменять свой облик, хотя чаще всего ее видели в образе девы из простых горожан, в одежде траурной, как тогда, когда произнесла она страшный свой обет. С тех же пор она ничуть не состарилась. Добавляют также, что в каком бы виде она ни явилась глазу, одежда ее всегда черная. Это и есть знак ее призвания. Черны ее мысли, черны ее поступки, черна ее одежда. Но не всякому дано о том догадаться, и ходит она среди людей неузнанной. Случается все же, что она сама, не скрываясь, назовет свое имя, и это значит, что дело, ради которого она появилась, близится к концу. Она не творит зла, но его возвещает и ведет за собой. После того, как предначертанное свершится, она исчезает, чтобы неизъяснимым способом объявиться в другом месте. Она одолевает непосильное и открывает скрытое. И, как было уже сказано, находятся и такие, что ищут и зовут ее с нетерпением, несмотря на следующие за ней по пятам несчастья. Ибо горе одних радует воспаленные души других, завет прощения забыт, и в сердцах человеческих неистребима жажда возмездия».

Крамеру захотелось громко, во весь голос сказать: «Какая чепуха!» Он, однако, этого не сказал. Тот, кто это сочинил, знал свое дело. Тот, кто это сочинил… Светлые глаза и волосы, черная куртка… Если текст прочитали многие… а они прочитали, листок весь истрепан, явно ходил по рукам. Теперь вопрос… Нет, тут нужно не вопросы ставить и даже не решать. Ну, я-то, конечно, в эти выдумки не верю. Но совпадение? Опять совпадение?

И почему, наконец, не возвращается группа Камински?

Они вернулись благополучно. Однако Крамер этого не услышал. Он слишком долго пробыл на ногах и нуждался в отдыхе. Но уж он-то уведомил об этом директоров, которые, как он знал, вовсе не были сторонниками личного участия в действиях. А Крамер убедился, что технике, как и человеку, доверять нельзя. Но в последнее время его одолевало искушение махнуть на все рукой и отстраниться. Он боролся с собой и побеждал в этой борьбе, но тут прибавилась усталость, и Крамер сдался. Собственно, вернувшись к себе, он только хотел спокойно посидеть и поразмыслить. Но неожиданно уснул в кресле, и так крепко, как давно не спал.

Разбудил его сигнал интеркома. Повернувшись в кресле к видеофону, Крамер увидел лицо Барнава. Тот нервничал, явно нервничал, поддавшись общему настрою.

– Крамер?

– Я слушаю.

– Вы были правы. Она только что покинула свою комнату.

– По порядку, пожалуйста.

– Времени нет… Я следил за коридорами и увидел ее на экране… Сейчас она еще в центральном корпусе, идет в направлении сектора «Е». Они там оставили контейнер…

– Люди?

– Все спят. Ночной смены нет сегодня. Я сам убрал оттуда рабочих… и вырубил свет. Нет возможности следить.

– Хорошо. Я иду. Есть у нее что-нибудь в руках?

– Нет.

– Тем не менее возьмите оружие, – вклинился голос Шульца. – Но постарайтесь…

– Я понял. Вы где?

– У себя.

– Так. Ждите.

Пока он пересекал освещенную часть Станции, он не слышал собственных шагов. К тому же его подстегивала мысль, что за ним неотступно следит глаз телекамеры. Но миновав жилые помещения для рабочих, Крамер стал недоступен ему. Так же, как и Вероника, он уже достаточно ориентировался в пространстве Станции, и свет ему был не особенно нужен, но зато слух его обострился, как это обычно бывает в темноте, и ему казалось, что шаги его гулко раздаются по коридору, хотя это было невозможно. Веронику впереди он не видел, однако и без того Крамер знал, куда идти. Главное – застать ее на месте. А потом?

Он до сих пор не мог определить своего отношения к ней. Не то чтоб ему действительно хотелось стрелять в нее. Но нужно было хоть что-то выяснить, доказать…

Приготовленные к ремонту помещения были мертвы. Ночь. Снаружи всегда, но должна же когда-то быть и здесь. Контейнер еще не отправили в лабораторию, он в секторе «Е», как и все, что поражено радиацией.

Коридоры стали уже, и он невольно убыстрил шаг. Впереди блеснул свет. Нет, не блеснул. Он горел ровно и нагло. Крамер двинулся осторожно, сжимая рукоять деструктора. Бронированная дверь была распахнута настежь. Открыла-таки… Что ж, руки пусты, зато в кожаной куртке есть карманы. Или ей известен код?

Он не был ей известен. Прижавшись к стене, Крамер видел, как Вероника что-то делает со следующей дверью. Горящий свет, без предохранительного костюма… Какая-то сумасшедшая беспечность. Неужели она до такой степени полагается на свою неуязвимость… Или, напротив, понимает, что это конец? Ему показалось, что дверь поехала в сторону. Вероника не боится радиации, однако…

– Руки за голову, – сказал он, удивляясь тривиальности этих слов, – и не вздумайте сопротивляться.

Она замерла, затем выполнила приказание. Какие-то металлические инструменты, звякнув, упали на пол.

– Выходите.

Она повернулась. Все-таки непривычно было видеть ее без очков и платка на шее.

– А… это вы, – сказала она. – Руки опустить можно? Неудобно…

Полное отсутствие страха. Лишь нечто, отдаленно напоминающее смущение.

– Что вы здесь делаете? Учтите, дирекции известны ваши передвижения.

– Я хотела уничтожить содержимое контейнера, доставленное группой Камински.

Он не ожидал столь скорой откровенности.

– Для чего?

– Чтобы скрыть, что облучение, полученное мной, действительно было смертельным для человека… для нормального человека. Можете считать это признанием.

Если в предыдущих ее словах еще был какой-то оттенок послушания и вины, то последнюю фразу она произнесла холодно-ироническим тоном.

Крамер намеренно не стал спрашивать о том, чего не понял.