Александр Потупа - Черная неделя Ивана Петровича

Так что, ситуация складывалась явно в пользу холостяцкого похода. Иван Петрович переодел рубашку, почти модно вывязал галстук и даже пару минут спокойно посидел в кресле и покурил.

В банкетный зал он прибыл одним из первых. Маша сразу сообщила, что только двое мерзавцев безуспешно покушались своими черными шарами на научную карьеру ее мужа, и взяла Крабова-младшего в хозяйственный оборот. Ивану Петровичу была поручена важнейшая миссия - подавать собственное спиртное, спрятанное в двух ящиках за аккуратной занавеской, отделяющей зал от подсобки. Отсюда Иван Петрович сделал вывод о своем безусловно далеком месте за столом, ибо где ж ему сидеть, как не напротив занавески?

Он все прекрасно понимал и ни капельки не обижался, однако скользнуло в нем какое-то темное чувство навеки закрепляемой между ним и братом дистанции. Об отсутствии Анны Игоревны никто не спросил. Только среди вороха организационных хлопот проскочило в мыслях Марии Филатовны нечто вроде:

...Слава богу, без Аньки - хоть раз мужика отпустила на дармовщинку попить...

Но к таким естественным поворотам Иван Петрович уже привык - стоило ли обижаться...

"Ведь вот,- думал он,- Илья Феофилович тоже меня за мошенника принял, а потом решил комиссию собрать. Человек изнутри всегда должен быть иным, не совпадать со своей наружностью. Общение действует, как фильтр, а меня никто и не просит лазить в неочищенные воды внутренних миров".

Размышления показались Ивану Петровичу интересными и приятными, и он решил продолжить их с определенной целью - ради тоста, который ему неизбежно предстоит сказать. Идея о неочищенных водах внутреннего мира дала Крабову отличный толчок.

Дело в том, что Федор Петрович работал как раз над модными экологическими проблемами. Вернее, не над глобальными проблемами защиты Земли от безудержной изобретательности homo sapiens, а над некой частной задачей использования того-то и того-то, чтобы то-то и то-то отделить от другого. Задача была умело подвязана к экологии да еще и закрыта, то есть пропущена по плану секретных работ. Это создавало, так сказать, двойную гарантию успеха. Малой толикой гарантий и решил воспользоваться Иван Петрович - теперь он собирался остроумно сыграть на братовой теме и показать этим физикам, что простые смертные тоже способны кое в чем разобраться.

И опять же следовало любой ценой подтвердить ту рекомендацию, которую Федя давал ему во время предбанкетных знакомств. Брат-социолог - это звучит неплохо. Один милый старичок даже подсел к Ивану Петровичу и стал задавать пакостные вопросы по поводу произвольности микросоциологических тестовых параметров и вообще, так что по вопросам можно было вывести совершенно нелепое заключение о полном незнакомстве старичка не только с основами социологии, но и с такими общенаучными факторами, как Макар Трифонович Филиппов и товарищ Пряхин.

Легко отделавшись от старичка, которого вскоре утащили в достаточно почетный угол, Иван Петрович углубился в конструирование тоста, причем углубился настолько, что чуть не проморгал открытия банкета, когда тамада, похихикивая и потирая руки, хорошо поставленным голосом выдал оригинальное вступление - пора, дескать, перейти к неофициальной части заседания Ученого Совета.

Все выпили и закусили. Еще раз сказали тост и выпили. Еще раз...

Тут Ивану Петровичу прислушаться бы повнимательней к тому, что говорится вслух, а главное - не говорится, а думается, проигрывается внутри выпивающих и закусывающих товарищей брата в обход всяких фильтров деликатности.

Увлеченность собственными фантазиями и творческими виражами никого еще не доводила до добра. Но редко с кем происходил такой публичный конфуз, как с Иваном Петровичем.

Он зарделся, услыхав слова тамады:

- А теперь попросим сказать о диссертанте его уважаемого брата, который по роду своей интересной профессии сумеет осветить вопрос с социологической точки зрения.

На момент Ивану Петровичу показалось (не три ли рюмки тому виной?), что он уже принят в цирк, но почему-то на должность осветителя, и сейчас будет помогать важному вопросу исполнить свой номер, должным образом его осветив. Но в софите что-то испорчено, и вместо красивого золотистого пятна по арене мечется маленькая сверхъяркая точка, и, соприкасаясь с чем-либо, она немедленно порождает ослепительное сияние. Испугавшись темноты, вопрос запутывается в подкупольных проволочных конструкциях и шлепается на арену прямо под страшный огненный гривенник.

Несмотря на дурное предзнаменование, Иван Петрович смело приступил к исполнению братского долга.

- Я очень рад,- начал он серьезно и почти торжественно,- что скромный труд моего брата высоко оценен специалистами и всеми коллегами. Не сомневаюсь, что его работа достойна всяческих похвал. Экология, к которой, насколько я понимаю, приложил силы мой брат,- наука с большим будущим. Ведь ни один из нас не хочет, чтобы мы или наши дети оказались в экологической нише, сильно смахивающей на нишу в кладбищенской стене...

Вдоль стола прокатился хохоток, и сразу же все смолкли, повернув головы в сторону Ивана Петровича. А у него, как назло, выскочил из памяти гладкий переход от ниши к остроумному заключению.

- Да,- повторил он,- сильно смахивающей... Но это звучит мрачно, а у нас сегодня радостное событие. Я хотел сказать... хотел сказать... Ну, в общем, чем больше науки в смысле охраны материальной среды, тем меньше засоряется среда интеллектуальная. Выпьем за это!

Призыв Ивана Петровича ощутимо повис в прокуренном воздухе банкетного зала. Стало совсем тихо, как в будние дни у упомянутой им стены. Где-то неподалеку бухал оркестр и повизгивала певица, подчеркивая эту напряженную тишину, в которой призыв плавал, как хитрый самоубийца в Мертвом море.

У Крабова-старшего лицо пошло красноватыми пятнами и улыбка сделалась столь зловещей, что Иван Петрович уже прикидывал, в какую сторону нырнуть, если в него полетит пустая бутылка.

Но, вероятно, в душе тамады проснулся истинный артист, играющий свою роль до конца, даже осознав, что бутафорские пистолеты по вине помрежа заменены. Он встал и заголосил:

- Товарищи, как бы там ни было, идея правильная, социологически выверенная - выпьем! Это всегда помогает!

Компания зашевелилась - выпили, стали закусывать, о чем-то оживленно шептаться, переглядываться. До Ивана Петровича долетали отдельные иронические разряды.

Ну, семейка... Свинью подложил... Вроде не было его на защите... Почти по Варравину... Ниже пояса...

Постепенно, минут за пять, из этих лоскутиков склеилась кошмарная картина. Иван Петрович понял, что Федина кандидатская была поставлена на защиту при одном резко отрицательном отзыве, подписанном профессором Варравиным. К счастью, Варравин - не официальный оппонент, он просто прислал письмо. В письме содержалось сравнение работы Крабова-старшего с ручным подсчетом логарифмов до семнадцатого десятичного знака, а диссертация и опубликованные статьи Феди определялись как типичное засорение окружающей интеллектуальной среды. Кроме того, Варравин как следует проехался по поводу бессмысленного засекречивания Фединой работы, исходные положения и выводы которой были известны во всех развивающихся государствах и могли заинтересовать разве что папуасскую разведку и то в сугубо юмористических целях. Но главное и самое любопытное из уловленного Иваном Петровичем заключалось в том, что все, как один, внутренне соглашались с Варравиным, и лишь фильтр деликатности и еще кое-какие благоприобретенные фильтры убеждали их в неизбежности и полной законности Фединой защиты.