Евгений Сыч - Ангел гибели

Он задернул на круглом окне шторку.

Справа от Бориса сидел тот самый парень, похожий на моряка.

— Константин, — представился он. — На Луну лечу.

— Я тоже, — сознался Борис, хотя можно было и не сознаваться, и так ясно.

— С 762-го? — спросил парень.

— Нет, — ответил Борис, — с 314-го. Объединили же два рейса, поздним прибытием. Что-то случилось у них там, наверное.

— План у них случился, — со сдержанным негодованием отозвался Константин. — Видят: билетов мало продано, вот и объявили, чтоб лишний космолет не гонять. А может, если я прибуду не вовремя, Луна без меня развалится?

Третий попутчик назвался Виктором, виду он был интеллигентного, на коленях держал аккуратный бумажный пакет.

Пассажирам разрешили отстегнуться и курить, напоили водой. Константин воду выпил, а чашечку с летящей космофлотовской эмблемой стюардессе не вернул.

— Курить у тебя есть? — спросил он у Бориса. Осмотрел сигарету: — Болгария. Вредно. В Болгарии граниты древние, а в гранитах стронций. Он в табак переходит, — после чего сигарету закурил.

— Выпьем? — опять спросил он, непонятно откуда доставая бутылку водки в экспортном исполнении. — Для знакомства?

— В невесомости, говорят, плохо выпивши, — воспротивился было Борис.

— Какая невесомость? — успокоил его Костя. — Теперь уже давно нет невесомости.

— Ну, давай, — поддался Борис.

— Будешь? — обратился Константин к третьему, Виктору.

— Буду, — согласно кивнул тот. И стал зачем-то быстро разворачивать свой пакет. В пакете оказались сосиски.

— Вареные, — предупредил Виктор, вручая одну сосиску Косте, а другую Борису.

Константин набухал космофлотовскую чашечку, протянул. Выпили. Костя — последним, следуя правилам хорошего тона. Сосисками закусили.

— Я их почему взял? — показал свою сосиску Косте и Борису Виктор. — Не могу летать голодным. А тут пока накормят — жди их.

— Надо 254-м рейсом летать, — поддержал его Костя. — Он как международный проходит и два раза кормят, а здесь — один.

Виктор опустил складной столик и положил на него пакет с сосисками.

— А ты чего летишь? — спросил его Костя.

— В командировку.

— И я в командировку, — сказал Борис.

— А я — работать, — гордо сказал Костя. — На два года.

— А кем? — поинтересовался Борис.

— Экскаваторщиком.

— Ничего, — одобрил Борис.

— Ничего, — согласился Костя. — Потому и лечу. Девушка, — остановил он проходящую мимо стюардессу, — а почему музыки нет?

— Есть музыка, — отвергла обвинение стюардесса. — Индивидуального пользования. В изголовье кресла наушники, на подлокотнике рычажок. Выпили?

— Да мы все понимаем, — успокоил ее Костя. — Все будет, как в подводном флоте.

— Смотрите! — предостерегла стюардесса и ушла. Костя одобрительно посмотрел ей вслед и ничего не сказал.

Потом достал наушники, положил их на столик перед собой, включил. Огорчился:

— Музыку слушать в наушниках все равно, что в наручниках обниматься. По второй?

— Извините, ребята, я спать буду. — Борис опустил спинку кресла и вытянул ноги.

— Давай, — потерял к нему интерес Костя и повторил Виктору: — по второй?

Ковер на полу в космолете был хороший, зеленый и на ощупь жесткий. Борису не снилось ничего. Дорога — не жизнь, точнее, не та, что обычно, а промежуток, просвет, другая жизнь. Он любил спать в дороге, когда получалось.

— Ты не врач? — кто-то тряс Бориса за плечо. — Ты не врач?

Борис открыл глаза.

— Ты — врач? — продолжал трясти его сосед. «Костей зовут», — вспомнил Борис.

— Нет, не врач, — сказал он честно. — А что?

— Экипаж убило, — азартно сообщил Костя. — Всех.

— Тогда не врач нужен, а могильщик, — озлился со сна Борис. Не проснувшись, он часто отвечал не то, что нужно и, главное, не так, как нужно. Однажды спросонок он даже сказал своему начальнику, что за клевету он, Борис, в детстве бил морды, а речь шла тогда всего-то о просроченных профвзносах.

— Экипаж погиб, — повторил сосед.

У Бориса в ушах стукнула кровь, и стало ему жарко.

— Не врач я, — сказал он с тоской. — Однако сколько же я проспал?

— Здоров ты поспать, — подтвердил Костя. — Там, говорят, все покоробило и весь экипаж насмерть, и стюардессу, она кофе им как раз принесла.

— Надо посмотреть, — неловко пробормотал Борис, поднимаясь. Получилось это у него не сразу, потому что спинка кресла была откинута, а поднять он ее забыл.

— Что ж смотреть, если не врач? — сказал Константин чуть враждебно.

— Физиолог я, — ответил Борис.

Но выйти он так и не успел: сзади подошел к нему мужчина из тех, которых называют малопонятным словом — представительный. Сказал негромко:

— Сидите и не создавайте излишней паники.

Борис сел, оглянулся в растерянности. В медицинской помощи нуждались, скорее, сами пассажиры: какая-то женщина кричала по-дурному и ее никак не могли успокоить. В космолете было плохо, была беда, и она передавалась от одного к другому, умножаясь по закону больших чисел. Хорошо еще, что никто почти не вставал с мест, и только рядом с Борисом и Костей место пустовало.

Из рубки вышли две женщины: стюардесса и, наверное, врач, которая все-таки оказалась в числе пассажиров. Врач прошла на свое место, а стюардесса двинулась вдоль салона, спрашивая, нет ли здесь работников космофлота. Пассажиры на призыв не отзывались, только вертели головами, внимательно поглядывая друг на друга, будто надеясь распознать, не отмалчивается ли кто, не скрывается ли из вредности или со страха.

Стюардесса, а с нею представительный, ушли искать в другой салон.

— А что там случилось? — спросил Борис Костю.

— Черт его знает. Говорят, метеорит.

— Ну, а что теперь?

— Теперь? Теперь Кришна и Яма сошлись в страшной схватке за наши души, и кто из них победит, известно только богатым аскетическими подвигами, — сложно ответил Костя. — А нам, грешным, остается только прикидывать, во что перейдем, кем явимся миру в следующем своем рождении: собакой? Или обезьяной? Или червем ничтожным, ушей и глаз не имеющим? Тебе лично как больше нравится, собакой или обезьяной?

— А мне без разницы, — уперся Борис. — Экскаваторщиком, говоришь, работаешь?

— Ага, — подтвердил Костя. — Это у меня в бригаде трудился один, из бывших наркоманов. Они все почти па чем-то чокнутые, тяга у них к философии. Так этот все лапшу на уши вешал то из индусов, то еще из чего восточного. Я и перенял.

— Даешь, — уважительно отозвался Борис.

— Кури, — Константин достал пачку «Беломора».

— Спасибо, я свои.

Они закурили, а из второго салона как раз показались стюардесса и представительный. Под руки они вели очень пожилого человека. Тот ступал между ними, держась чрезвычайно прямо, сияя золотом на лацкане. Пассажиры повернулись к нему и смотрели с вниманием и надеждой, а старик то ли раскланивался, то ли время от времени тряс головой.